Человек из прошлой жизни

19 августа 2008

Автор легенды — Lerot

Подростком я рвалась в археологические экспедиции. И ездила в Крым, куда-то под Керчь, копать греческий Нимфей.
Сначала с опаской острием лопаты тронешь землю, потом снимаешь дерн, как будто боясь задеть слои, покоящиеся под ним. Потом дальше. Каждую гильзу, куски снарядов очищаешь от песка, так слой за слоем. Отколотые ручки ваз, горлышки, донышки. Радуешься, когда попадаются «бока» амфоры с красно-черным узором. И голова кружится от того, когда начинаешь представлять себе, сколько всем этим кусочкам лет — кусочкам, которые я держу в руках или прячу в карман, чтобы увезти домой.

Докопаться до истины, до истоков, подержать историю в руках, прикоснуться. Не знаю, откуда этот повышенный интерес к древностям. Но я не помню большего восторга (детского! уже много позже), чем от рыжеватой ручки греческого сосуда или от новой старой снайперской записи. Радости очередного открытия, будь то неизвестный факт, которого недоставало, будь то песня, которую давно искали, будь то неожиданная кассета, о которой и знать не знали. Как это огромная земля вмещает под собой неизведанное, почва, по которой мы каждый день ходим, не задумываясь над тем, что может быть сейчас там, внизу.., так и старые заезженные кассеты и фотографии, на которых застыли моменты жизни, где-то ждут своей очереди…

Мне совершенно неинтересно, что там впереди. Растут города, высотки, а рядом археологи пасут жалкие остатки древнего города, и эти обломки важнее и нужнее всех множащихся новостроек…

***

ВО — Виктор Опокин, давний друг «Ночных Снайперов»
L – Lerot,
I – Inola.

2000 год. Виктор Опокин и Диана Арбенина в гостях у Виолетты Суровцевой

ВО: Мое знакомство со «Снайперами» было совершенно раздельным. Я отдельно познакомился с Дианой и отдельно со Светой.
Центром всех знакомств была Виолетта Суровцева. Она приехала с Дальнего Востока в Питер. Раньше она жила в селе Ягодное: я на карте смотрел – вот Магадан, а это – еще на север от Магадана. И Виолетта рассказывала: «Ой, у меня есть такая классная знакомая девчонка, ее зовут Диана. Она приедет летом ко мне в гости, я вас познакомлю». Они там ходили в школу вместе.
И вот, летом 1992 года, в мой день рождения ко мне пришли какие-то родственники. Чай, кофе, день рождения… Звонок в дверь. И входит делегация: Виолетта с напором, характерным для нее, и Диана. И еще какая-то личность, я не запомнил. Диана себя чувствовала совершенно не в своей тарелке: «Какой-то кошмар, меня привели в какой-то незнакомый дом, там сидели какие-то незнакомые люди…». А действительно – там у меня родственники, нетипическая обстановка, как-то неожиданно все было. В комнату их позвал, а Диана все собиралась сбежать. Смотрю – она уже в коридоре, надевает обувь и делает ноги. Я говорю: «Куда ты убегаешь?» Вот такое было первое знакомство. После того как я ее один раз увидел, она уехала.
А параллельно с этим существовала другая история. Мы вместе с разными людьми любили всякую музыку – записать, сыграть.,. И в какой-то момент образовался такой состав, в котором я играл, и был среди нас такой Сергей, который играл на ударных инструментах. И вот мы сидим как-то на репетиции, и Сергей говорит: «А я еще в одной команде играю. Принесу как-нибудь записи». «А что за команда?» — спрашиваем. «Да, — говорит, — там у нас девушка играет на скрипке и песни сочиняет». «Интересно. А как называется?» «Называется «Нечто иное». А я играю там на барабанах. Еще мой приятель, тоже Сергей, играет на гитаре». Принес, послушали мы. Характерные такие звуки скрипки…

L: Да, и аранжировки Малаховского…

ВО: Малаховского, точно! «Зовут ее Светлана Сурганова, ту девушку». Ну, мы сказали «А…» и продолжили беседу.
Попозже, тем же летом, другая была история. Мы с другом ездили под Одессу, в летний трудовой лагерь «Хаджибей». Там в первую половину дня занимались уборкой кабачков и огурцов, вторую половину дня обычно спали, а ночью гудели. И нам там очень нравилось, мы 4 года подряд ездили – сначала как школьники, потом уже совсем не школьники… было весело. И вот, летом, после того как мы оттуда приехали, сидим с Виолеттой, разговариваем. И она говорит: «Я тут под Одессой была, в трудовом лагере одном. Ну, тебе это ничего не скажет… А может и скажет. Называется «Хаджибей». Я говорю: «Я там тоже был этим летом. А ты когда там была?». «В августе». «А я в июле». Не пересеклись. «Но с нами девушка одна была, она играет на скрипке и поет песни. Зовут ее Светлана Сурганова. У нее группа есть…» Я говорю: «… и называется она «Нечто иное»!». «А ты, — говорит, — откуда знаешь?» «Да, есть один Сергей там, он с нами тоже играл». Так и состоялось наше заочное знакомство.
А потом, уже летом 1993 года, у Светланы возникла идея: сделать книгу и подарить ее на день рождения.

L: На день рождения кому?

ВО: Вручить на день рождения Светлане Голубевой.

L: А с Голубевой Вы тоже общались?

ВО: Да. Она такая личность – загадочная и «в себе». Поэтому трудно о ней рассказывать…
А в те времена, 93 год – как издать книжку? Тогда с компьютерами было негусто, с принтерами тоже. Это сейчас – отнес, распечатал… А тогда не было таких возможностей. Книжка, к тому же, была иллюстрирована – это были подводки к стихам, рассказам — прозе и поэзии всякой-разной – знакомых Светланы. Чтобы их распечатать, Света взяла пишущую машинку. А иллюстрации нужно было отксерить на листах А4 формата; потом в переплет отдать, и получится книжка. А где взять ксерокс? А ксерокс был у меня. Меня как-то спрашивает Виолетта: «У тебя есть ксерокс?» «На работе есть». «Супер! Такое дело – позарез!». Ну, позарез так позарез. Давай сделаем. И вот на этой почве мы со Светланой и познакомились – уже лично.
Первый вариант этой книжки был напечатан на машинке. Там была такая подборка отличная: ее стихи, стихи и проза Кости Арбенина, Маринки Чен… также Голубевой и еще каких-то авторов – естественно, полный список я не вспомню. Потом было второе издание. Более основательное, серьезное, потому что было все набрано уже на компьютере. И самое печальное заключается в том, что я не могу найти его в электронном виде. По-моему, я как-то сжег жесткий диск…

I: А как же в «живом» виде?

ВО: Наверняка есть. Набирал практически весь текст я уже на компьютере, по-моему. Или мы вдвоем… Точно, как-то я договорился: Света приходила туда, где я работал.

I: Вот это настоящий подарок! Ходить, сидеть, печатать… придумать все – это потрясает!

ВО: Да, это был труд. Всего два экземпляра – напечатанный и отксеренный. Хотя я, конечно, могу что-нибудь и забыть. Но в общем, вот такая была идея. Это было летом. А в конце лета приехала Диана. Еще раз познакомились.

I: Она уже никуда не убегала?

ВО: Да, потому что это уже было у Виолетты, на знакомой территории. Приехала Диана с песнями. И в этот раз Виолетта их познакомила. Диана все рассказывала тогда: «…я ехала туда знакомиться, на Кавалергардскую улицу, думала, там сейчас будет какая-нибудь девица, будет петь свои какие-нибудь слезливые песни…» — за текст не ручаюсь. И когда они познакомились, мы много вместе тусовались, втроем. Диана тогда еще раз сюда приехала на неделю-две. Я все время к ним присоединялся, и мы вместе что-то мутили.

L: Можно про «мутили» поподробнее?

I: Соооня!

L: Это же самое интересное :))

ВО: Была такая история. Один раз мы одних людей разыграли. Мы пошли в гости к каким-то людям. Жили они в очень интересном месте.… Вообще, очень интересные квартиры были. У той же Сургановой «в коммунальной квартире Содом и Гоморра», какие-то соседи, кошмар, ванна на кухне…

I: Главное, что она есть: ванна на кухне. У моей подруги коммуналка на Лиговке была – там не было ванны вообще нигде, во всей квартире.

ВО: Зачем советскому человеку ванна? Сходи в общественную баню. Замечательная квартира была у Петра Малаховского на Миллионной улице. Это было вообще супер. Отдельный вход со двора. Лесенка и вход. Маленький предбанничек и коридор. И сразу квартира, без лестницы, без ничего. Коридор, комната Петра. В каком-то интервью было написано, что было ощущение, будто эту комнату поставили на попа. Высота была немыслимая – метров 6, не меньше. Причем там у меня сложилось ощущение, что правая стенка была просто стенка, а левая была не до конца, и там антресоль.

L: Такое только в нашем городе бывает!

ВО: Такая была его комната. И когда-то там Диана и Света сделали две записи: «Лето, на дорогах пыль» и «Рубеж». Они на «Роланде» его сварганили. А рядом была кухня. Кухня была – антипод. Там помещалось: маленький стол, вот как этот. Табуреточка с этой стороны, табуреточка с той. Дальше газовая плита, по-моему, двухконфорочная, и спасительная ниша была в стене, в которую входил холодильник. Все. Вот вход – сразу стол. Такая кухня. А еще – до сих пор не могу понять, это правда или меня проглючило тогда, сейчас не готов даже вспомнить… Я пошел в ванную. Перед умывальником мою руки. Вошел оттуда, сзади. Впереди умывальник, смотрю боковым зрением направо, думаю: странное что-то. Дверь. Дверь сзади была, там, в торце. А тут еще справа. И приоткрыта. Я туда заглянул, а там длиннющий коридор, ходят какие-то люди… Такое ощущение, что вот квартира – и там квартира, а соединяет их ванная комната общая.

Так вот, я сбился… А люди, к которым мы пошли, жили на Обводном канале. Обводный канал, глухой забор, калиточка, вход и там дом. Оказывается, люди живут. Не помню, зачем мы туда пошли, но привел нас Костя Арбенин. А когда мы только выходили, то придумали – точнее, Светлана придумала, это была ее идея – такую игру. Кто такая Диана, откуда ее взяли? Диана – это заблудившаяся иностранка, американка, из Бостона, которая ни бельмеса по-русски не понимает, а мы не понимаем по-английски. Как-то она «отбилась от стада», и мы ее взяли с собой. И ни слова по-русски. А поскольку у нее образование филологическое, английский язык.… В общем, думали поприкалываемся немного, потом расколемся. Мы пришли в гости, ее представили, народ засуетился, начал нас кормить, посадили за стол – а пришли мы туда смотреть какой-то фильм. А вокруг нас суета: тогда американка – это еще в диковинку было, 93 год. И мы сидим и думаем: неудобно уже как-то отказываться! Некрасиво что ли…

I: И что, у Дианы это прокатило – ни слова по-русски? И как она выкручивалась?

ВО: Она на ухо там, если что.

I: Артисты :))

ВО: Но когда мы смотрели фильм – или запись какую-то, не помню, что это было – я помню, что мы сидели в комнате, там что-то было интересное действительно. И был интересный текст, на который можно было отреагировать. То ли это песня была, то ли еще что-то, фраза, или текст, или песня, и она: «Класс!» Она не говорила ничего вслух, но видно было, что человек понимает. И мы ей подыгрываем: «Смотрите, она все понимает!»
Потом мы оттуда ушли, так и не признавшись, и поехали – еще в гости, и там продолжили. Есть такой Анатолий Кудрявцев – по-моему, он художник или скульптор. И у него какие-то были идеи, что-то организовать за границей… он такой, деятельный. Хотя я  его с тех пор не видел ни разу. И мы приехали вот так, «Диана фром Бостон», а тут он с идеями. Он искал контакты и воспользовался ситуацией. А мы тут, троица, все же в роли, сразу не выйдешь. И получилось, в конце концов, как-то не очень хорошо. Поэтому мы потом уже, когда ушли, решили: «Пойдем вернемся, так нельзя». Вернулись и сказали: мы тут начали прикалываться, чувствуем – не очень хорошо пошло.
А тем первым, куда мы ездили, мы так и не признавались. И выяснилось это только на… Был фестиваль, когда они первый раз вдвоем выступали, в ДК Ленсовета. Как он назывался? «…какая-то осень». Там дверь, кошка черная нарисована, по-моему… В общем, какой-то фестиваль, и люди, к которым мы ходили, сидят в зрителях, смотрят, а эти две выходят… И они поняли, что их подкололи.
А потом было много всяких приключений, безумные какие-то поездки в Репино, чинзано из горлышка на халяву…
А Диана тогда здесь проездом была. Потом она уехала в Магадан солнечный… Она тогда уже не в Ягодном жила, а в Магадане. Цивилизация хоть какая-то. И возникла идея у Светланы: поеду-ка я тоже в Магадан! Сначала хотела поехать на поезде. А туда поезда не ходят. Во Владивосток можно на поезде, а там как-нибудь на самолете. На собаках. Или на вертолете. И я помню, что накануне поездки мы все ходили там, разговаривали…
А потом они очень постепенно приехали в Питер и жили в Рыбацком.

I: Там были яблоки райские. Яблоневые сады. На трамвае приезжаешь…

ВО: На метро.

I: Метро тогда еще не было.

ВО: Когда они жили – было. В 94 году.  Я помню, ездил к ним в гости. Когда они жили там, было холодное-холодное лето. Трудно уже что-то вспомнить… Периодически возникали идеи что-нибудь записать. Точнее, сыграть, а записывать мы стали просто по ходу дела. Я тоже играл на инструменте, и мы что-то записывали.
Мы приходили, собиралась какая-нибудь толпа, и там все начинают играть что-нибудь, что-нибудь петь, каждый свое. Голубева Светлана – конечно, очень талантливая девушка, замечательные песни у нее были. Но она такая, очень в себе. Нормальная в общении, но –дистанция. Мне так казалось, по крайней мере. Костик Арбенин был – конечно, тоже такой, оригинал. Как сейчас – не знаю, но тогда он не умел играть ни на каком музыкальном инструменте, вообще. А песни пел, сочинял. И делал он это так: сидел и стучал двумя руками, и пел при этом. И я его ни разу не видел с музыкальным инструментом, и даже сейчас – есть какие-то записи, видео… он же не играет, он поет.
Когда мы играли, Диана с ее энергией и скоростью могла пропустить долю в такте. Если взять запись ту же «Детского лепета», запись «Вечер в Крыму» — там где пауза,  пропущена доля. Должно быть 4 четверти, а там три.

L: Она же всегда несется куда-то…

ВО: Спешит, да. А когда я играл на бас-гитаре, мне пришлось это учесть. Пришлось исправлять эту ситуацию.

I: Интересно было вместе играть? Вы же, наверно, сходу?

ВО: Да, не было у нас долгих репетиций, не было раздумий над аранжировками, как сочетаются инструменты друг с другом и так далее. Потому что это – большая работа. Для этого нужно быть или гениальным композитором, который в голове все это может представить сразу, написать ноты… Этому нужно учиться. Либо нужно приходить на студию, записывать первую часть, слушать, что получилось. А возможности, конечно, не было. Откуда студия у бедных студентов?

L: У Малаховского тоже не было ничего?

ВО: У Малаховского была вот эта комната. И «Роланд».
Кое-какие песни записывали – есть на улице Тухачевского музыкальная школа, в этой музыкальной школе есть студия звукозаписи. Считается, что она – филиал «Мелодии». Там такие 16-дорожечные магнитофоны были, с бобинами вот такой ширины, и микшерский пульт – такое ощущение, что три вот таких дивана. И за стеклом. Мы там тоже что-то записывали. Была такая песня на стихи Лорки – «Есть в дожде откровенье», в этой песне я играю на гитаре. Такая партия – мы сразу порепетировали, потом записывали. Я музыкант такой, не очень – поэтому не с первого раза.
Самое печальное в этих всех записях следующее: сначала что-нибудь сделаешь, запишешь, а потом я уже додумывал партию, и получалось лучше.  А уже записано. Однажды мы записывали какую-то песню, и там была идея – вставить соло. Был оставлен кусок, где записаны какие-то такие отрывочные барабаны, и была идея – вставить соло то ли на бас-гитаре, то ли еще что-то, но того, кто должен был играть это соло, то ли не нашли, то ли он куда-то пропал…

I: Это был Тхай, наверно?

BO: Да, Валерий Тхай — человек, которого никогда нельзя было дождаться. Он обещал прийти… «Он улетел, но обещал вернуться». Хорошо играет. Я думаю, что играю гораздо хуже, и меня позвали только из-за того, что я более реальный персонаж был. Меня можно было позвать и я приеду. Хотя нет, Тхай был тогда, дошел. Но получалось, что песня записана, и дырка осталась в середине. И мы: «Давай похлопаем?» И мы, значит похлопали… а песня была… «Весна»! Да! Еле вспомнили.
И когда была запись, по-моему, той же «Весны», случилась такая история. Идет сведение – дорожки, мастеринг… звукорежиссер сидит, выставил уровни на этом огромном пульте. И идет запись. А Малаховский сидит за этим пультом c краешку, руки на пульт положил и пальчиком клавиши чуть-чуть… А до этого спор был: «Клавиши плохо слышно!» — «Да там одни клавиши и слышно! Сплошные клавиши!» — «Да нет! Плохо слышно, надо погромче сделать!» — «По-моему нормально…» И вот, Малаховский сидит так и прибавляет, прибавляет… Света увидела, что он прибавляет, а запись идет, схватила за руку и держит!

L: Я представляю эту картину… Малаховский и Сурганова.

BO: Малаховский – он такой… малахольный. Поэтому он неагрессивно… А Сурганова просекла и агрессивно сопротивляется. Такие были записи.
Там записали, на улице Тухачевского, на стихи Лорки «Дождь», «Весну», по-моему «Птицы», и если не ошибаюсь, «Your desire». Точно, я для этого и пришел туда. Это все спонтанно было, как и все записи. Придумывать партии было лень. Решил – на ходу сыграю что-нибудь.
Потом мы репетировали, опять в Рыбацком… тогда они жили на Ломоносовском метро — «Красных Комиссаров» — как-то так улица называлась. А потом опять в Рыбацком – по-моему, там двоюродная сестра Дианы жила, потом уехала. И вот, август был, я приезжал, мы что-то играли: «Примерно так сыграем?» — «Ну, примерно так». Тоже, конечно, законченной не было репетиции, чтобы сказать: все, вот эту песню так, от начала до конца… чтобы все так песни сделать – нет, на все не хватило. Некоторые сделали, а на все – не хватило. Вечером ходили гулять, звезды падают в ночи… Мы репетировали, а потом записывали на один микрофон. Время в студии дорогое, а денег не было. Так мы записали несколько песен: с «Детского лепета» наверно, треть. Это «Ветер и ночь», «Париж», «Вечер в Крыму», «Солнце», «Черно-белый король», «Стерх и лебедь». А потом еще одна…

L: «Ты уйдешь»?

BO: Нет, это другая запись, Эта запись делалась без меня, я там не участвовал, и по-моему, это было – могу ошибаться – на Бухарестской, Институт киноинженеров. Мы втроем записали вот эти песни, а потом их включили в «Детский лепет»… но не все. Что-то не включили. Не все песни были, конечно, отрепетированы…
Но то, что мы записывали в «Ротонде» — это был 96 год. Цифровая студия хорошего качества. А все остальное было дома. И я помню, свели эту запись, уже закрывали поздно, в 12 часов, надо было успеть, и они забрали кассету, мы из студии ушли – и все. После этого я – это 96 год, да? – года 4 я их не видел. Они съехали с той квартиры, контактов не осталось – и все. И этой записи у меня не было. Я ее услышал первый раз – у Суровцевой переписал.

L: То есть, ту запись, которую делали – Вы ее и не слышали? 

ВО: Мне, конечно, хотелось бы иметь, но они уехали, и нет их нигде. А за это время они начали раскручиваться. В Москве они долгое время были, и все, я их потерял…

Весна 2000 года. Виктор Опокин в гостях у Снайперов, в квартире у Казанского собора.

Потом мы опять случайно пересеклись – это был год 2000 или 2001, точно не помню. У них был какой-то квартирник. Они тогда жили на Казанской улице. И когда мы опять встретились, выяснилось, что есть такой компакт-диск. Мне брат говорит: «Слушай, есть компакт-диск, где ты играешь». Говорю: «Да ладно, ты что-то напутал». «Да нет, — говорит, — я видел».  Там на вкладыше: «Им помогали лепетать» — и вот такой список. Без подробностей, кто где, кто в чем… А еще на сайтах, я видел, песни, и там названо, что я играю. Так что в истории где-то зафиксировано.
И мы опять стали общаться, я к ним приезжал после работы, туда на Казанскую. Там всегда кто-нибудь у них есть. Может быть, их самих нет, но кто-нибудь есть – посижу, поговорю. Иногда у них выступления в каком-нибудь «Зоопарке». Я их подвозил, конечно – у меня тогда уже машина была.
Но уже тогда было понятно, что некоторые люди не могут общаться. По разным причинам, неважно. Были выброшены из окна гитары, сломанные скрипки, разбитые… Страсть. Скрипки дорогие… электрические пятиструнные…

I: А бились именно инструменты, что интересно. Можно ведь и кастрюли бить или тарелки, но нет. Самое значимое берется и ломается.

BO: У меня дома есть скульптура.

L: «Светлана Сурганова выбрасывающая гитару из окна»? :))

ВО: Нет :)) Такая скульптура из глины. Композиция – узнаваемые два образа, с гитарой и скрипкой.

I: А кто ваял?

BO: Не знаю… У меня ребенок есть, сейчас ему 11 будет, а тогда было – ну три  года, или четыре. И я вместе приехал с ним. Вообще, я к ним по-дружески относился, но никогда не был поклонником «Ночных Снайперов». Мне нравились песни, но поклонником я не был никогда. Мне было просто интересно. А ему нравилось. Лет в 6 на концерте был. И кассеты у него лежат.
Пришли, ему интересно – там барабаны стоят. И у них на стенах, на полках – какие-то игрушки мягкие, еще что-то, кем-то подаренное… И вот эта скульптура стоит. Статуэтка. И Света или Диана, кто-то из них двоих, спрашивают: «Паша, хочешь что-нибудь? Бери!» — «Вот эту», — говорит. Я им говорю – «Вам не жалко?» — «Нет, у нас еще есть!»

L: А кто им это подарил, фанаты?

BO: Не знаю, может быть. На Казанской улице всегда: выходишь – а там тусня, какое-то брожение, люди ходят…

I: Может, из вежливости сказали, что еще есть, а на самом деле…

L: Смотря кто сказал. Сурганова-то да, из вежливости.

BO: Да, она любит смягчать, дипломат, не любит острых углов. Хорошо так хорошо. Плохо так плохо. Ну а потом они тоже оттуда съехали, с Казанской. Тогда примерно они и разбежались. И все. С тех пор я ни разу с ними не разговаривал, не видел, не слышал.

Я вам записал песню на диск – я не знаю, есть ли она где-нибудь еще – наверно, есть. Мы как-то записывали альтернативный вариант песни «Лето» в свинговом стиле. Эту запись мы делали, по-моему, на студии «Пикника». Считается, что это студия «Пикника», недалеко от Никольского собора. Мы записывали одну песню, я там играл на бас-гитаре, Тхай играл на гитаре – он пришел, и мы репетировали. На бас-гитаре я почему играл? Потому что я пришел в гости к Свете и там сидел Тхай с бас-гитарой, и что-то играл, не очень бас-гитарное. А я сыграл что-то более бас-гитарное. Тхай говорит: «Ну и играй тогда сам!». Вот мы и записали.
Так вот, Света – она дипломат. Хотя… при всем при этом, у нее все равно свое мнение, и она поступает по-своему, как считает нужным. И в какой-то момент она выбирает дистанцию…А Диана – более открытая, без особых сглаживаний. Такой был случай. Сидим небольшой компанией, и то ли было скучно, то ли нечего было делать, такой день был неудачный. И кто-то предложил поиграть в такую игру, где надо было угадать слово загаданное. Человек называл первую и последнюю букву, и потом наводящие вопросы. И вот Диана загадала слово. Говорит: «Первая буква Э, последняя буква Х».

L: «Эх!»

ВО: Точно! А мы наверное час голову ломали! Мы очень долго задавали какие-то наводящие вопросы, такое сочетание букв, какое-то сложное слово. Все, не можем… «Эх!»
Я знаю, что у них конфликты были примерно такого плана, что – завтра концерт, надо играть, петь, а Диана вечером накануне сидит на кухне с «рюмкой чая», с гитарой – и во всю глотку что-нибудь шпарит от души. А Света: «Прекрати, ты же завтра не сможешь петь! Ты опять завтра не сможешь петь!» И вот, на этой почве конфликт, с метанием чего-нибудь, каких-то вещей, и так далее. То есть, Светлана в этом плане более рациональна, планова. А Диана – ей вот сейчас приперло, вот она и будет петь песни.
Потом был такой момент, когда они еще вместе играли, но начались конфликты: люди, которые вокруг них, тусовка, как принято говорить, тоже чувствовалось, что делилась. Потому что разговариваешь с кем-то, вдвоем, и ясно, на чьей человек стороне.

I: А Вы со своей группой дальше играли?

BO: Нет, как-то дальше не пошло. Не стал я рок-звездой. Единственное, что я сделал – это купил себе миди-клавиатуру, и дома – благо сейчас дома можно устроить все что угодно – что-нибудь там изображаю. Там можно самому с собой сделать разные композиции. Записал – стер… А гитару – да, я хочу купить, у меня старая гитара, плохо играет, нужно купить новую. Тогда можно и на гитаре что-нибудь записать. Но это так все, хобби. 

L: А вообще чем занимаетесь? По жизни?

ВО: Я программист. Помню, был квартирник, когда мы снова стали общаться, был перерыв после той записи, мы встретились и поехали на квартирник. Приехали, сидим на квартирнике, на полу и слушаем. Играют они, и говорят: «А вот тут есть человек, с которым мы вместе записывались, вот он. А по профессии он – программист». И тут реплика из зала: «Ничего себе. Бывает же такое!»
По поводу разрыва я думаю, что они ведь обе – творческие единицы, самодостаточные. И конечно, они бы продолжали что-то совместное развивать, но захотелось каждой свое направление. Вообще, даже если взять ту запись, которую мы с ними делали, показательно, что там все песни были – Дианы. Когда мы записывали, я спросил Свету: «Почему мы ни одной твоей песни не выбираем?» — «Да ну, зачем мои песни?» Был такой момент. А взять вообще Снайперов, их альбомы – там же Арбенина, Арбенина… Мне кажется, что у них и песни-то разные.
Я могу сказать, что те разговоры, которые велись их менеджером тогда, были о том, что направление, в котором группа идет, сама по себе стилистика – это Арбенина. А у Сургановой – совсем другое направление, другой стиль. Когда есть администратор – это уже шоу-бизнес. А когда идет шоу-бизнес, уже никуда не деться.
Просто поклонники часто трактуют – наверное, Вы и сами читали не раз – что Диана третировала, Свету она забила, какая-то не совсем приятная картина. Мне кажется, на самом деле это было не так. Если взять этот период, 96 год, ту запись, что мы вдвоем делали, где ни одной Светиной песни не было – тогда ведь еще не было шоу-бизнеса. Складывалось такое впечатление, что она ее толкала вперед… ну Диана и пошла вперед. А потом дальше уже так и пошло-поехало. Когда снова начал общаться – там уже Лосева. И она, как администратор, направляла.

L: Она куда направляла? «Арбенину – вперед»?

BO: У меня складывалось ощущение, что да.

I: Вот они, предпочтения, у кого были…

BO: Она как бы видела, что вот это направление такое. А у Светланы другая стилистика, не в том ключе. Дианино направление было основным.
Вся эта Москва…Конечно, это не могло к хорошему привести, повлиять. Потому и тусовка разделилась.
Я помню, что когда я нарисовался, в начале двухтысячных, была такая еще личность, Ольга Гусева. Человек, который прилетел на крокодиле из Магадана.  Она продала чучело крокодила, папино, и прилетела в Питер. Она присутствовала при моем появлении, и когда меня увидела: «О, — говорит, – человек из прошлой жизни!» Потом уже другая атмосфера была. Другое время, все изменилось. Раньше вообще общение такое было – взять, приехать. Что-то давно не виделись, взял и приехал.

I: А раньше вообще, по-моему, никто не звонил, можно было сразу приехать.

BO: Тогда и телефонов не было. Ходишь по городу, позвонить – так это же две копейки надо! А так – взял и приехал. Как повезет – дома, не дома.
Я помню, приехал как-то в Рыбацкое. Звоню в дверь – не открывают. И я там гулял всю ночь. А они, оказалось, дома, но не открыли. Я не помню – можно пересчитать по пальцам, чтобы они мне позвонили. А так вот я приезжал – у меня складывалось впечатление, что они не против, чтобы я приехал. И при этом – они пропали, их нигде нет. И не знаю, куда переехали. Так и сейчас: они уехали с Казанской улицы, и все.

Весна 2000 года. Жена Виктора Опокина в гостях у Снайперов в квартире у Казанского собора.

Еще интересное знакомство – но это уже не в прошлой жизни. Я прихожу на Казанскую улицу, приезжаю без приглашения, захожу – они сидят на кухне. А я же там шефство даже какое-то взял: стекло было на кухне разбито, я стекло купил, вставил.

I: Мужская рука в доме.

BO: Да, больше некому было. Захожу на кухню, сидят там люди. По телевизору видео: судя по антуражу – «Кармен», на каком-то незнакомом языке – на итальянском, на испанском…И субтитры – иероглифами. На японском. Они сидят, внимательно смотрят. И сидит человек такой колоритной внешности, переводит на русский язык.

L: А это не Коваленин?

ВО: Да. Коваленин с субтитров японских переводил на русский язык. Оперу. И все смотрят. Там страсти кипят – «Кармен» же. Когда все это закончилось, мы познакомились: «Вот, это переводчик с японского, Митя Коваленин». Пообщались. Потом на следующий день он уезжает и говорит: «Проблема такая: никто не едет ли в Москву? А то я тут в такси забыл свою сумку с ноутбуком и с единственным имеющимся у меня экземпляром оригинала книжки Харуки Мураками». Какой-то там, не помню уже. «Охота на овец» уже была переведена, он даже мне ее подарил с дарственной подписью. Он тогда всем дарил.
То есть, чем известен Коваленин? Это переводчик Харуки Мураками. Вот тогда я узнал, что есть такой Харуки Мураками, до этого его не читал. Он потом рассказывал про перевод, как он переводил, почему он кошку назвал «Селедка». Там кошка была в одной из книг, он ее назвал «Селедкой», а на самом деле в оригинале не «Селедка», а другая рыба. Но Коваленин сказал: «Я решил, что селедка для русского человека – примерно то же самое, что для японца та рыба».
И то ли он забыл, то ли еще приключилась какая-то неприятность – потерял в Питере эту книгу. А книг этих в России – всего две, и ему нужно заканчивать перевод, работу сдавать, а у него оригинала нет. А второй оригинал – у его приятеля, который живет в общаге рядом со Смольным. А в этот день им не встретиться – Коваленин уезжает. А я говорю: «Завтра еду в Москву». В командировку. И я поехал к этому приятелю, приятель оставил на вахте книгу. Я забрал книжку – японская, сплошные иероглифы. И я поехал в Москву и привез Коваленину эту книгу.

I: Вот кому мы обязаны выходом еще одной книги!

BO: Да, поучаствовал в таком процессе! Приложил руку.

L: Интересно все переплетается!

BO: И я помню, тогда мы с ним у него дома сидели, а он наделал фотографий в Москве накануне, они гуляли там ночью, был концерт, он нафотографировал, и в фотошопе наводил блеск. Вот такой был оригинальный товарищ. Но вроде, с тех пор мы с ним тоже не пересеклись. Вообще, много людей интересных было.

А вот обложка от пиратской кассеты. Я ее обнаружил в Белоруссии, в Брестской области, в провинциальном городе Кружаны, у входа в универмаг такой стол, там кассеты продают. «Ночные Снайперы» — пиратская кассета, и записи из «Ротонды».

L: А интересно, есть ли еще группа, у которой такой архив собран?

I: Все домашние записи… Это так удивительно, мне кажется. Что их раскопали, и главное – что они так хранятся у музыкантов, которые играли…

BO: Конечно, когда записывалось – было интересно, что записывали. Очень жалею, что нет фотографий с тех времен — не было фотоаппарата.
А вот еще характерная история. Сурганова как-то говорит: «Я хочу посмотреть один фильм, я обожаю этот фильм. Я вся в этом фильме!» «Какой фильм?» — «Служебный роман». А Арбенина: «Что это за фильм-то такой?»  — «Не видела ни разу что ли?» — «Нет…»
Сидим, смотрим. Мы по 10-му разу, конечно, но все равно… А Арбенина спит. Многие вещи ей были – все равно.

I: Зато что-то она наоборот, очень остро чувствует.

L:  А то что сейчас происходит – не слышали? Как оно Вам? В худшую сторону или в лучшую?

BO: Трудно сказать. Дело в том, что у меня все это ассоциируется с определенным временем, настроением, с какой-то атмосферой тех времен. Поэтому оценку критическую дать трудно… Конечно, профессионально продвинулись. В музыкальном плане все серьезнее. А так – тогда было определенное настроение. Записи тех времен…

***

ССЫЛКИ

Ночные Снайперы. Акустика. 1993-1994 годы. С кассет Виктора Опокина  
Ночные Снайперы. Акустика. 1996 год. С кассет Виктора Опокина  
Лето в стиле «свинг». С кассет Виктора Опокина  
Ветер и ночь. Демо-вариант. С кассет Виктора Опокина