2005 04 05 Домовой: «Сурганова без Оркестра»

Света Сурганова немного похожа на воробья. Она взъерошенная, храбрая и звонкоголосая. К тому же вы ведь тоже наверняка обращали внимание, что в апреле воробьи особенно звонкие, правда? И со Светой та же история. В прошлом году она, например, записала роскошную «Апрельскую». Про то, как «уже осатанело ноют губы, но-оет тело», — с лихим заездом то ли в тирольский йодль, то ли в хоралы обольстительных русалок. А в этом году как раз в апреле презентует новый альбом группы «Сурганова и оркестр» «Возлюбленная Шопена».

— Это ведь, кажется, была Жорж Санд, разве нет?

— Да, но альбом не о ней, конечно. Это не посвящение Авроре Дюдеван.

Мы смеемся. Разведка боем состоялась. Некоторые могут не думать, что они самые умные и что другие некоторые не знают, кого там Шопен возлюбил и как на самом деле эту возлюбленную звали.

— Ладно, проехали. И название альбома, и название группы «Сурганова и оркестр» очень все как-то не по-детски. Не ансамбль и не бэнд, например…

— Да мне просто очень это слово нравится — «оркестр»! А «бэнд» не нравится — слишком иноязычное. Ну а ансамбль… Сразу вспоминаешь «Без ансамбля сам, б… один, б!..» И вообще я на самом деле склонна к философствованиям, мы ведь не одни только шуточные песни поем. У меня в репертуаре есть песни на стихи Ахматовой, Гумилева, Бродского…

— Боюсь сбиться с нити разговора, но промолчать не могу: тебе не кажется, что петь Бродского — это вообще-то наглость?

— Да не то слово! Наглость неслыханная! Я сама от себя такого не ожидала. Но я надеюсь, что никоим образом не оскорбила его творчества. Потому что очень его люблю. Знаешь, сейчас вышли два DVD «Прогулки с Бродским» — я с таким удовольствием их все время пересматриваю!

— Я все-таки от тебя не отстану с названиями, и не только с ними. Концерты-презентации альбома тоже ведь не просто так запланированы: в Санкт-Петербурге — Большой концертный зал «Октябрьский», в Москве — Международный Дом музыки. Не «Горбушка» и не ночной клуб.

— Сейчас объясню. Дело в том, что детский сад в который я ходила, находился очень недалеко от БКЗ. Тогда, в те древние уже времена, Большой концертный зал «Октябрьский» был только-только построен. И это было любимое горожанами место. Многие мамаши выгуливали том детишек, и просто люди прогуливались. Приятное новое здание, да еще к тому же обрамлено двумя очень оригинальными скульптурами. Все, кто был в Питере, наверное, помнят этих двух красных молодцев — в буденовках, но без штанов. Оригинальная композиция, что говорить. Я на них в детстве насмотрелась, наверное, это тоже меня в каком-то смысле воспитало… В некоторых отношениях… В общем, с юных лет мое сознание было пропитано тайной этого места и тягой побывать там. Вот!

— Браво! А если бы ты около «Ла Скала» в садик ходила?

— Значит, презентация альбома была бы там!.. Да нет, я понимаю, понимаю. Разумеется, выбор не случайный. Идет поправка на ветер: на нашего потенциального слушателя и зрителя. И с названием, и с местом. Понятно должно быть, что альбом — как минимум не трэш. А если уж все пытаться в слова переводить, то альбом ориентирован на достаточно взрослую публику. Людей, которые уже прошли определенные испытания и сформировали свои представления об этой жизни. О времени, которое как песок сквозь пальцы. О таких вещах, как смерть, старость, вечность. Вот я как раз обо всем об этом.

Теперь мы не смеемся. Не потому, что достигли в разговоре философских высот, а потому, что официантка приносит долгожданное суши. Мы объясняемся в любви к японской еде и — по какой-то непонятной ассоциации — к Земфире.

— Ты не причисляешь ее к своим соперницам на сцене?

— Ни в коем случае. С Земфирой, я думаю, соперничать вообще бесполезно. Она недосягаема. То, что она сделала со страной года четыре назад, этого никто уже не сделает. И поэтому никто ее не переплюнет. Боюсь, что даже оно сама себя уже не переплюнет, к сожалению. Но это не на сцене, это в музыке. А на сцене леди номер один — это все равно Агузарова.

— Сейчас и до Пугачевой доберемся?

— Конечно! Пугачева — мой гуру на самом деле. Она и Стинг. А из композиторов — Паулс и Пахмутова. И Таривердиев, конечно же.

— Интересное дело. А как же «Битлз», «Ролинг Стоунз»?

— Ты знаешь, нет. Меня так напичкали классикой в музыкальной школе, что кроме нее не было никаких других ориентиров, никакой платформы. Но, может, это и хорошо: я всегда была сама по себе.

— Но на гитаре-то ты же не Моцарта подбирала?!

— Гитара вообще началась в 1 3 лет от чувства влюбленности и зависти, Я влюбилась в одноклассника, который один во всем классе и умел играть на гитаре. И я подумала: «Ну как же он умеет, а я нет? Вот возьму и научусь!» И научилась ведь. Но поскольку у меня еще и помять плохая, то я ничего не подбирала. Мне было проще самой мелодию сочинить, чем что-то подобрать или запомнить.

— Хорошо, но человек-то с гитарой — он кто, если не рокер?

— Как «кто»? Юрий Антонов, конечно!

Суши кончилось, мы опять смеемся и пьем взрослые напитки. Потому что приходим к совместному выводу, что нужно быть сильно взрослым, чтобы словосочетание «человек с гитарой» рождало образ Юрия Антонова.

— Скажи, тема «Ночных снайперов» у нас табу?

— Ну вот еще глупость какая! Никаких табу вообще нет! Просто ничего особенного сказать на эту тему я не могу. Вероятно, пришло время. Чтобы зазвучали мои песни. А время, когда нужно было мое участие в песнях Дианы, — оно, наверное, закончилось… Вот и все объяснение. А детали, форма, в которой все это произошло, — это не важно и никому не интересно. Ну, меня попросили уйти из группы, и я ушла.

— Именно попросили?

— Да, именно так.

— Обидно?

— Знаешь, я не злопамятный человек. Особенно после того, как пришлось похоронить нескольких близких людей. Начинаешь просто понимать, насколько все эти обиды и конфликты — мелочи. На которые не стоит тратить ни времени, ни эмоций.

— И как ты теперь живешь?

— Спасибо, неплохо.

— А если подробнее?

— А если подробнее, то конкретно сейчас моя жизнь проходит в чем-то похожем, наверное, на предродовую горячку. Я заканчиваю альбом. Все очень тревожно, очень потаенно… И очень собранно. Мне кажется, что это состояние больше всего схоже с появлением на божий свет нового твоего ребенка. Если бы ты был женщиной, ты бы, наверное, сейчас лучше меня понял… Правда, я и сама не рожала. Да и женщина, скажем так, не совсем обычная…

Пауза повисает. Света усмехается. Она ведь сказала, что никаких табу вообще нет. Можно спрашивать. Если интересно.

— А ты с какого возраста себя помнишь?

— С трех лет. Помню, что я всегда пугалась дверного звонка, он был такой громкий и пронзительный. И я пулей летела под большой круглый стол и пряталась там. И еще помню, что я сидела под этим столом и почему-то думала, что я такая маленькая, а бабушка уже старенькая и, наверное, умрет первой. Наверное, года в три человек как раз впервые осознает смерть — вот так, через любовь к своим близким.

— Ты в Питере родилась?

— Ну, есть предположение, что в Питере, хотя точно не знаю.

— Как это не знаешь?

— Так, не знаю. Потому что история моего рождения для меня загадка. В 25 лет я узнала, что я приемная дочь.

— Ничего себе! Прости, это болезненная тема?

— Да нет, безболезненная. Просто я больше ничего толком и не знаю. Моя мамуля — я всегда ее ток называю, просто «мама» мне не нравится — великолепный человек. У нас замечательные отношения, и она чем дальше, тем больше мне нравится. Но был сложный период в моей жизни и в наших с ней отношениях — мне как раз было 25. И однажды она видимо, просто в сердцах — рассказала мне всю эту историю. Она пережила блокаду, и, естественно, это отразилось на ее здоровье. Она не могла иметь детей. И решила удочерить девочку из дома ребенка.

— И ты никогда ни о чем не догадывалась?

— Задним уже числом мне стало казаться, что какой-то подвох я и раньше чувствовала. Например, у моей бабушки двое детей: моя мамуля и мой как бы дядя. И как-то раз бабушка в каком-то запале сказала про его сына: «Он же у меня единственный внук!» Я потом к ней подошла: «Бабушка, ну как же единственный? А разве я не твоя внучка?» Мне, наверное, было лет пять, но вот запомнила почему-то.

— А ты не пыталась найти настоящих родителей?

— Нет, зачем? Думаю, что, если бы у меня был какой-то внутренний посыл, я бы давно уже это сделала. Но его нет. Наверное, я слишком ленива или, наоборот, слишком занята. Но моя мамуля — она и есть моя истинная мама. Они с бабушкой вырастили меня в тепле и в добре, и я по гроб жизни буду им благодарна. А по поводу возможных наследственных заболеваний, генетических аберраций и тому подобных вещей — не знаю. И, честно говоря, не хочу.

— А чего, кстати, ты хочешь? По большому счету?

— Совсем по большому? Хочу, чтобы был свежий воздух. Чтобы люди берегли природу и себя. И чтобы не было войн, особенно на почве религии, потому что Бог же все равно есть и он один.

— Нет, я не в планетарном масштабе. Для себя лично чего ты хочешь?

— А-а. Для себя я хочу, чтобы волосы у меня вились. И сделать из них какую-нибудь неожиданную прическу. А то у меня никогда они не вились, а я всю жизнь очень хотела. Правда, это, наверное, как раз из области генетики…