2016 04 08 Антенна: «Не знаю, хочу ли найти свою настоящую маму»

«Мне было 25, когда во время ссоры мама воскликнула в сердцах: «Вот такая ты вся неправильная, есть в кого!» – «В кого?» – спросила я, думала, расскажет об отце, о котором никогда не хотела говорить. А она: «В мамашу. Ты ведь не родная мне дочь. Приемная. У тебя была молодая мама. Она от тебя отказалась при рождении». Сейчас вспоминаю об этом спокойно, – говорит певица «Антенне», – а тогда был шок».

– Потом словно пазлы сложились. Многое стало понятно, неозвученные вопросы отпали, все встало на свои места. Стало легче, с этого момента постепенно началось преобразование наших с мамулей отношений. Я благодарна ей за все и за ту информацию тоже. Тогда у нас был не лучший период, мама не принимала мой образ жизни, какие-то моменты до сих пор не понимает, но мы стараемся обходить острые углы. Да и мамуля стала толерантнее, с большим пониманием и уважением относится к моей личной жизни, радуется успехам. Это было достигнуто годами работы над собой с проговариванием многих моментов, мы друг друга воспитывали. Позже я пыталась искать настоящих родителей, но вяло. До сих пор не уверена, нужно ли. Это скорее праздный интерес. Свел бы случай, пожала руку, сказала бы «спасибо».

Дохлятик с букетом болячек

– Мне было три года, когда мама Лия Давыдовна и бабушка Зоя Михайловна взяли меня из отделения грудничков-отказников с различными видами патологий Ленинградского педиатрического мединститута. У мамы были все предпосылки пойти на этот шаг. Для нее, блокадного ребенка, испытания тех лет не прошли бесследно. Организм в молодом возрасте пережил изменения, которые не позволяли иметь детей. Выбор пал на меня и еще на одного мальчика. Мне повезло – его забрали на день раньше другие родители. Так я попала к Сургановым. Бабушка – врач-фтизиатр, рентгенолог, хорошо понимала, что ко мне прилагался букет болячек: на тот момент тяжелая ангина, страшнейшая анемия и вечные кишечные расстройства. В общем, тот еще дохлятик.

Мама, заведующая лабораторией во Всесоюзном институте растениеводства, всю жизнь занималась хлебом, выращивала устойчивые сорта пшеницы. Но вот парадокс – мне хлеб есть нельзя. С детства целиакия, отсутствие фермента, расщепляющего белок глютен. А близкие все равно всегда пичкали, мамулька до сих пор испечет какую-нибудь булочку и пытается накормить. Отказываюсь, давно на безглютеновой диете, но ее никак к этой мысли приучить не могу. Для нее, блокадницы, хлеб – святое.

Коммуналка как воспитание терпимости

– До сих пор помню запах квартиры времен детства. Выйдешь на кухню – топор можно вешать, поэтому и не люблю прокуренные помещения, сама не курю, только подростком баловалась. А еще полная антисанитария, несметное количество тараканов, немытой посуды, один телефон на всю квартиру. На 74 квадратных метрах – 11 человек, три семьи. Люди подобрались неконфликтные, до сих пор дружим с Гурьевыми, с которыми лет 20 как разъехались. Дети выросли, переженились, а приезжают к тете Лие. Так что коммунальная квартира – не только суровые испытания бытом, но и прекрасная школа общения, терпимости, толерантности.

Я росла не капризной, не хныкала, ничего не требовала. И, наверное, этим облегчала им жизнь. Правда, был момент, за который до сих пор стыдно: жутко захотела беговые лыжи, и я выпросила их у мамы. У меня были деревянные, а тут появились белые пластиковые. Стоили 90 рублей при зарплате в 120. К маме чуть ли не с ножом к горлу: купи, не могу. И она пошла на это, наверное, сбережения достала. И – о, ужас – я прокатилась на них пару раз и охладела. До сих пор простить себе не могу. С тех пор дала зарок: никогда ничего не просить.

– Мне сложно давалось чтение, абзац – и уже устала. Старалась, но процесс этот был для меня страшно мучительным. Мама удивлялась, ей было обидно, что я мало читаю, пыталась приучить. Но я хорошо воспринимала на слух и обожала, когда она мне читала. А еще мама знала большое количество стихов, всегда вставляла их между делом. Это такое очарование, когда человек в обыденной повседневной речи может легко что-то процитировать. Наверное, от мамули у меня любовь к поэзии. А еще мы все время горланили с ней песни в ванной, что-то вроде «Шел отряд по берегу…». Как-то соседка этажом выше Людмила Ефимовна Зенина спустилась к нам: «Лиечка, больше не могу слышать, давай девочку определять в музыкальную школу, пусть там поет».

Мама с бабушкой так меня холили и лелеяли, что сначала я оказалась не готова к взрослой жизни: масса страхов, комплексов. Я была социофобом, некоммуникативным, аутичным ребенком. Все это основательно портило мне жизнь. До сих пор люблю одиночество, больше нравится слушать, заговаривать с новыми людьми – подвиг, звонить незнакомому человеку – только под дулом пистолета. Но с другой стороны, благодаря опеке в детстве, нежнейшему отношению сохранила позитив и добро к людям, никакого намека на агрессию.

Неловко никого беспокоить

– По иронии судьбы окончила тот педиатрический институт, откуда меня в свое время взяли. И хотя ни дня не проработала по специальности, все, что в голову вложили профессора, врезалось в память навечно. До сих пор помню названия всех косточек, многочисленные симптомы и диагнозы. Мне было 29 лет, когда я поняла, что с организмом происходит что-то неправильное, но признаться себе, убедиться в правильности диагноза боялась, малодушничала. Довела до ситуации, когда потребовалась экстренная помощь…

– Полип в кишке стал злокачественным, а это означает – рак, у меня произошел некроз – проще, отмирание тканей. Когда однажды подняла тяжеленые гири, случился разрыв кишки, в больницу попала с 16-часовым перитонитом, после такого выживают редко. Последовала срочная многочасовая операция. Меня спасли, а потом оказалось, что плохо продренировали, и через 12 дней понадобилось повторное вмешательство.

Когда пришла в себя, в палату зашел врач и издалека начал рассказывать, что произошло, я прервала его: «Доктор, вы сделали мне операцию Гартмана?» Он немного опешил, но и расслабился: понял, что не упаду в обморок от такой новости и не устрою истерику. Потом мы уже на профессиональном языке спокойно обо всем поговорили.

Первые дни после операции были очень тяжелыми. Сестрички говорили звать их каждый раз, как станет очень больно. Но что делать, если было больно всегда? Не могла же беспокоить их все время: у них дел по горло. Терпела, сколько было сил, сжимала зубы, кулаки, спасалась, как могла, считала, разговаривала с собой и с Ним. Каких только мыслей не было, давала себе обещания: если встану на ноги, никогда больше не буду ругаться матом, ни на кого сердиться, стану все всем прощать. Что-то выполняю до сих пор, что-то – как не ругаться – не получается.

– Было ли мне страшно? Скорее неловко перед друзьями, родными, медперсоналом не справиться с трудностями, не пережить болезнь. Не хотелось доставлять никому беспокойства. Я и маме сообщила только перед второй операцией, не хотела тревожить… А боль вытерпеть можно. Я не самая крепкая. Вот взять Ника Вуйтича, вот где сила, доброта. А блокадники, а люди, прошедшие концлагеря. Они действительно и терпеливы, и выносливы.

Помню первый месяц после выписки. Стоять уже могла, а вот скрипку держать в руках сил не было – смычок выпадал. Но потихоньку восстанавливалась. А через три месяца поехала в тур. Время пришло.

На сцену выходила с приклеенным под одеждой мешочком. Приходилось жестко себя контролировать: лишнее неаккуратное движение – и все это «хозяйство» слетело бы. Еще нужно было придерживаться строгой диеты, что в поездках трудно. А поезда, в которых не примешь душ, когда необходимо! Биотуалетов в вагонах не было, много перемещались на туравтобусах, в общем, с вопросами гигиены совсем непросто. Но давала себе слово никого не обременять, не беспокоить проблемами. Так, наш турменеджер узнал о моей особенности только спустя несколько лет.

Научилась ходить к врачам

– За 8 лет у меня накопились осложнения, связанные с первоначальным диагнозом, стала развиваться спаечная болезнь. Через какое-то время потребовалось снова ложиться под нож. В 2005-м, когда попала в хирургическое отделение, лечащий доктор на осмотре похмыкал-похмыкал, да и заявил, что готов сделать мне восстановительную операцию. Ушам не поверила, ведь готовилась до конца жизни ходить с пакетиком. Рискованно, но игра стоила свеч. Все прошло не без сложностей, были и воспаление, и долгий процесс восстановления. Но организм выкарабкался.

Несколько месяцев назад перенесла еще одну операцию, пятичасовую, серьезную. По большому наркозу она пятая. Однажды возникшая онкология – уже клеймо на всю жизнь. Может проявиться в любой момент. Нужно было избавиться от пары-тройки органов, чтобы не выстрелили проблемами в ближайшем будущем. Но сейчас уже все хорошо.

Напуганная всеми этими историями, теперь стараюсь регулярно ходить к врачу. Заставляю себя. Чтобы никого не подвести, должна быть в форме, иметь более-менее объективную картину о состоянии здоровья. Когда начинаю плохо себя чувствовать, кажется, сейчас коньки отброшу, стараюсь предупредить того, кто рядом: если упаду в обморок, не пугайся (смеется).

Самое дурацкое и неблагодарное – винить кого-то в своих проблемах. Если Господь одарил, оказал честь нести испытание, должна с честью справиться. Без обид на обстоятельства. Ответственность за то, что с тобой случается, только на тебе. Я в этом смысле фаталист.

Страшит не старость, а беспомощность

– Сейчас я наслаждаюсь жизнью. Люблю лыжи горные и беговые, на велике кататься, обожаю дальние поездки на машине, могу доехать до Австрии и Португалии, что неоднократно делала. Недавно летала в аэротрубе, потрясающие новые ощущения собственного тела. Хочу начать этим заниматься серьезно. Последние лет пять каждое утро начинаю с гимнастики Питера Келдера, это техника тибетских монахов, которая занимает всего минут 15−20 в день. Люди, практикующие эти несложные пять упражнений, меньше болеют, у них устойчивая иммунная и нервная система, замедляются процессы старения. Кроме того, обливаюсь холодной водой. Старости я не боюсь. Она может быть красивой и деятельной. Меня страшат умственная и физическая несостоятельность, беспомощность и как следствие – необходимость быть обузой для других. А еще боюсь за близких. Хочу, чтобы с ними как можно дольше все было хорошо.

– 28 января мамуле исполнился 81 год. Я уезжала в Москву, поэтому поздравила ее по телефону, но зашла накануне, была важная для нашей семьи дата – день снятия блокады. Если не рядом, стараюсь звонить ей хотя бы через день. Мамуля требует к себе большего внимания, да и я стала беспокойнее, нужно контролировать ситуацию, подбадривать. Но когда она хорошо себя чувствует, то совершеннейшая зажигалка, эмоциональная, живая. Приходит ко мне на концерты, танцует, была на презентации нашей пластинки «#МИРУМИР». У многих молодых меньше желания жить, чем у мамы. Люблю в ней это и пытаюсь всячески правдами и неправдами поддерживать этот интерес.

Мы и сейчас иногда вместе с ней поем, но чаще на пару читаем стихи. Недавно устраивала дома литературно-поэтическую вечеринку для узкого круга друзей. Сидели до трех ночи, читали стихи, мама открыла вечер своим любимым Лермонтовым, смотрели моноспектакль по пьесе Бродского в исполнении питерской актрисы Юлии Мен. Мама любит общаться с молодежью, у нее большинство друзей моего возраста и младше и буквально пара-тройка ровесниц. Думаю, толика моей заслуги есть в том, что мои друзья плавно перекочевали к ней. Они зовут мамулю княгиней Лией, а ей это дико льстит.

Мама приезжает ко мне в загородный дом в Всеволожске, на природе она расцветает, а когда соскучится по подружкам и соседям, отправляется в питерскую квартиру на Кавалергардской. Здесь она прожила 70 лет, поэтому мне было так важно сохранить квартиру за собой, хотя потребовалось много сил и времени, чтобы расселить всех жильцов.

Боюсь не стать хорошей мамой

– Думала ли я о своем ребенке? Я так боюсь кого-то сделать несчастным, что пока не решаюсь на этот шаг и вряд ли решусь. Возможно, сейчас больше могу дать аудитории, вот сейчас отправляюсь в большой тур по стране «В новом свете», а может, это оправдание собственного малодушия. Много размышляла над тем, какой могла быть мамой. Хороший родитель – хороший педагог, любящий безусловно, без желания отредактировать. Хотя мудрый родитель все равно это делает, но деликатно. Боюсь, не обладаю такими качествами. Я далека от совершенства. Ребенок – для меня неопознанный летающий объект и сразу с нуля личность. Как вторгаться в это пространство? Не попробовав, не узнаешь. Мне без малого 50, может, все еще изменится, успею пятерых воспитать. Так что пока вопрос открыт.