2004 02 12 «Свой жизненный стиль» — интервью Федора Васильева

Новая гитара “Ночных Снайперов”

корреспондент — Сергей Хлебников

В новом году в составе группы “Ночные Снайперы” произошло изменение – на место бас-гитариста Дмитрия Честных пришел Федор Васильев. Его дебют состоялся на концертах в московском клубе Б2 и питерском “Старом Доме”. Зрители сразу же по достоинству высоко оценили игру нового музыканта. А участники группы без сомнений уверены в успехе совместной работы с Федором Васильевым. О его богатой музыкальной биографии вы можете узнать из его интервью.

ФЕДОР ВАСИЛЬЕВ: «СВОЙ ЖИЗНЕННЫЙ СТИЛЬ!»

У большинства любителей рок-музыки имя бас-гитариста Федора Васильева ассоциируется в первую очередь с названием «Круиз». И это вполне закономерно и справедливо. Именно трио «Круиз» во второй половине 80-х — начале 90-х годов гремело (и в прямом и в переносном смысле) по стране, собирая многотысячные аншлаги на всей территории, тогда еще, СССР. Именно это трио в 1987 году совершило настоящий прорыв на запад, записав и выпустив в Германии на лейбле WEA свой первый англоязычный альбом. Именно этот коллектив прославился и запомнился яркими, зрелищными концертными выступлениями, и не менее яркой и эффектной игрой всех его участников. И как выяснилось сейчас, трио «Круиз» до сих пор имеет целую армию поклонников (причем поклонников не только отечественных, но и зарубежных), которые, помнят и любят эту группу до сих пор! Совсем недавно, всем фэнам был сделан большой подарок, — впервые после долгого перерыва, трио «Круиз» выпустило новую запись, — промо-CD, состоящий из своих, проверенных временем «боевиков», сыгранных в новых аранжировках. Выпуск этого диска породил буквально лавину интереса и слухов о возрождении легендарного трио: Гаина-Ефимов-Васильев. И это было отличным поводом встретиться с Федором Васильевым и подробно поговорить с ним на многие интересующие как фэнов, так и бас-гитаристов темы. Федор — доброжелательный и открытый для общения человек, охотно согласился на беседу, и результат нашего с ним общения сейчас перед вами. Конечно же, большая часть интервью посвящена игре Федора Васильева в составе «Круиза», но я надеюсь, вам также будет интересно узнать и о некоторых других аспектах его музыкальной деятельности. Ведь за время, прошедшее с момента распада трио, игра, стиль и взгляды Федора, как и положено, изменились, обретя новое, более зрелое качество, соответствующее требованиям и духу сегодняшнего времени.

— Федор, привет. Расскажи, с чего начались твои занятия музыкой?

— В первом классе обычной общеобразовательной школы родители, как это было принято в то время во всех добропорядочных семьях, отдали меня в музыкальную школу — учиться на пианино. Это был самый престижный по тем временам инструмент, — обучение на нем стоило безумных денег — около 25 рублей в месяц, что по советским меркам очень дорого. И поскольку мои родители были не академики, а простые рабочие люди, — это был весьма ощутимый удар по семейному бюджету. Хорошо, что дома был свой инструмент, и не нужно было тратиться еще и на прокат.

— В одном из интервью ты, однако, сказал, что закончил две музыкальные школы.

— Все просто. Классу к третьему я понял, что пианино ненавижу всеми фибрами своей души. Но поскольку на мое обучение были уже затрачены достаточно серьезные деньги, то моя матушка — человек весьма строгий и волевой — запретила мне бросать учебу. И тогда я в отместку совершил своеобразный, абсолютно не осознанный акт детского протеста — пошел и поступил учиться в другую музыкальную школу на тромбон. Причем выбор инструмента был сделан мной абсолютно «от фонаря». Дело, правда, упрощалось тем, что тромбон, в отличие от пианино, в восприятии людей был не таким уж престижным инструментом, и обучение на нем стоило намного дешевле. — Разница, по сравнению с обучением на пианино, была огромная. И таким образом я стал учиться в трех школах одновременно — средней общеобразовательной и двух музыкальных.

— А с чего началось твое увлечение рок-музыкой?

— В школе у меня был одноклассник, отец которого работал военным перевозчиком, и в силу специфики своей работы постоянно мотался за границу. И как на удачу, отец этого одноклассника коллекционировал пластинки. Именно у него я впервые и услышал рок, — это был альбом Deep Purple In Rock. Дома у них стояла совершенно «заоблачная», по тем временам, техника: стерео усилитель, «чумовые» колонки Siemens, обалденный стереомагнитофон Uher, плюс вертушка для пластинок. Вся эта аппаратура стояла в маленькой восьмиметровой комнате, и когда мой друг «дал все ручки вправо» на усилителе, у меня просто «башню снесло» от счастья (смеется). Я испытал такие эмоции, которые в занятиях классической музыкой вообще не затрагивались.

И мы с моим другом стали, в промежуток между занятиями в школе и моими занятиями в двух музыкальных школах, собираться у него дома и слушать пластинки. — У меня было минут сорок-пятьдесят свободного времени, за которое мы успевали послушать один альбом, после чего я, с выпученными глазами и «шальной» головой ехал на занятия в музыкальные школы. Это было очень веселое время. К пятому классу я уже знал на слух все пластинки Deep Purple, Nazareth, Slade, T-Rex, Pink Floyd и т.д., а наизусть — названия всех альбомов и песен этих групп.

— И так ты «заболел» громкой музыкой?

— Да, с этого все и началось. В то же время, у другого моего одноклассника был старший брат, который играл в ВИА на гитаре. И однажды этот одноклассник позвал меня к себе домой, посмотреть на звукосниматель за девять рублей, который его брат себе купил (смеется). Тут я понял, что есть возможность приобщиться к электрическим музыкальным инструментам. В результате мне была куплена гитара, и я стал учиться играть на ней. Сразу же скажу, что на гитаре я до сих пор играю весьма невнятно — ведь бас-гитара и гитара — это абсолютно разные инструменты.

— А как ты решил стать бас-гитаристом?

— В середине семидесятых очень модны были «Концерты мастеров искусств» — своеобразные сборные «солянки», которые проходили, как правило, в ГКЗ «Россия». Это был большой концерт из двух отделений. В первом отделении, например, были и балет, и хор, и «кто-то вышел, что-то про партию спел». Во втором — цирковые номера, пантомима, «хазановы» всякие и т.д. А в конце обязательно играл какой-нибудь вокально-инструментальный ансамбль.

На один из таких концертов я случайно и попал. Сижу, смотрю все эти «номера», с ощущением, что это какой-то полный кошмар. Однако в конце концерта выкатываются «Биги», выходит ВИА, и люди начинают «вживую» играть, — слава богу, тогда никаких «фанер» не было. Я помню, сижу и думаю: «Вот клавишником мне быть точно не хочется. Барабанщиком?.. — тоже не моё. Кем быть? — бас-гитаристом или гитаристом?..». И тут я понимаю, что гитаристу, грубо говоря, для того чтобы сорвать аплодисменты зала, особо и делать-то ничего не надо, — вышел, «фуз» нажал, и все упали в обморок. А вот бас-гитаристу что же нужно сделать, чтобы ему зааплодировали? — Это ж, каким музыкантом надо быть!». И совершенно сознательно, — я очень хорошо помню этот момент, — у меня появляется мысль: «О! Вот — это как раз тот инструмент, в занятиях на котором нужно приложить достаточно усилий и воображения, чтобы публика тебя в коллективе заметила и выделила». Именно в этот самый момент я принял решение — буду бас-гитаристом!

— И что же было дальше?

— А дальше, я поехал в замечательный пионерский лагерь от военно-воздушной академии им. Жуковского, в котором, по тем временам был «полный порядок» с деньгами, и где была аппаратура, на которой играли ребята из старшего отряда. Вдобавок ко всему, рядом находилась военная часть, в которой был штатный армейский вокально-инструментальный ансамбль, на репетиции которого я частенько бегал. На концертах этот ансамбль исполнял, конечно же, песни типа «И Ленин такой молодой», а на репетициях, когда отсутствовало начальство, они для себя играли Deep Purple и Led Zeppelin, что мне, опять же, очень сильно «вставляло».

— А когда ты впервые взял в руки бас-гитару?

— Бас-гитару впервые в руки взял в 1974-м году — в то время я ходил в четвертый класс. Я как раз вернулся из пионерского лагеря, в школе начались занятия. И осенью к нам пришел какой-то массовик-затейник. За определенную плату от дирекции он ставил музыкально-патриотическую постановку минут на тридцать, — тогда это тоже было модно: приходил баянист, ставился хор из «способных мальчиков и девочек» и разучивалась какая-то полная ахинея. Разумеется, никто из учащихся просто так, «за красивые глаза» участвовать в этом не хотел. И тогда этот массовик-затейник предложил нам своеобразную сделку. У него в ПТУ был полный комплект аппаратуры: усилители, барабаны, электрогитары и, конечно же, орган «Юность» (смеется). И он нам предложил — вы участвуете в моей постановке, но зато вечером, три раза в неделю, по полтора часа, у меня на базе «играете в рок-музыку». Мы, конечно же, согласились, и у меня появилась возможность более-менее регулярно общаться с инструментом. Это был какой-то чешский бас, название которого я уже не помню.

— Как ты занимался на бас-гитаре?

— Занятия на бас-гитаре были просты и банальны — я брал пластинку, например, Deep Purple, и «снимал» с нее все басовые партии «копейка в копейку», получая от этого огромное удовольствие. И здесь надо отдать должное, мое обучение в музыкальных школах здорово мне помогло, — поскольку я уже имел представление о подходах к занятиям, музыкальной теории и т.д., то и на бас-гитаре я сразу стал играть осмысленно.

На мой взгляд, обучение классической музыке все равно необходимо, так как существует некая преемственность стилей. И классический подход, с точки зрения музыкальной системы, никогда не повредит, — это определенный багаж знаний, понимание культуры развития музыки, умение слушать мастеров жанра и понимать музыку на уровне ощущений и эмоций.

— В какой момент ты решил серьезно и профессионально заняться музыкой?

— В 1980-м году я закончил десятый класс общеобразовательной школы и обе музыкальные школы по классу пианино и тромбона и поступил в Музыкальное училище им. Гнесиных на специальность тромбон. С поступлением, кстати, вышла забавная история. На выпускной экзамен в музыкальной школе, мой педагог по тромбону пригласил преподавателя из Гнесинки по фамилии Востряков. Тот пришел, послушал меня, и говорит: «Все. Приходи, подавай документы. Поступишь». Я подал документы и в назначенный день пошел на консультацию по специальности. Захожу в аудиторию, а там сидит совершенно другой человек. Я думаю: «Наверно это помощник Вострякова, который проводит консультации», и чего-то ему там наиграл. Он остался жутко доволен, а потом спрашивает: «Документы на поступление ты уже подал?», я отвечаю: «Конечно, подал». Он говорит: «Как же так. Ты ко мне собираешься поступать, уже документы подал, а со мной об этом даже не посоветовался». Я ему отвечаю «Позвольте. Как это к вам? — Я к Вострякову поступаю». Тут он оторопел и говорит: «Ну, парень, ты даешь! Востряков — это отделение духовых и ударных инструментов, — классическое, у него прослушивание совсем в другой аудитории. А я преподаю на эстрадно-джазовом отделении». И для меня было полным открытием, что в Гнесинке, оказывается, уже года три-четыре как есть эстрадный отдел. Я тут же говорю этому дядьке: «Все, я буду поступать к вам», вернулся, забрал документы с отделения духовых и ударных инструментов и подал их на эстрадное, куда благополучно и поступил. Вот так, благодаря простой ошибке дверями я и поступил на эстрадное отделение (смеется).

— То есть ты поступил на тромбон, а параллельно играл на бас-гитаре?

— Да. Прошло месяца три моего обучения в Гнесинке, и у меня появилась возможность с ребятами из училища играть на бас-гитаре какие-то халтурки, свадебки. Я к тому времени уже совершенно спокойно играл дежурный свадебный репертуар, — все эти «песни про барабан», Антонова и т.д.

Но с самого начала моей учебы в училище Гнесиных я хотел параллельно с игрой на тромбоне заниматься с педагогом по бас-гитаре. Однако, на все мои «заезды», типа: «Хочу учиться на бас-гитаре!» декан эстрадного отделения отвечал: «Поступил на тромбон, вот и учись на тромбоне». И здесь мне опять очень повезло. Моим однокашником в училище был Константин Никольский, по тем временам — звезда неимоверного масштаба, — ему-то я и должен сказать отдельное спасибо. Когда меня в очередной разы «отшили», Костя пошел к декану, и, не знаю, о чем они там разговаривали, но с половины второго курса мне разрешили, параллельно с учебой на тромбоне, заниматься с педагогом по специальности бас-гитара. В результате, училище я закончил по двум специальностям. Конечно же, в силу эстрадно-джазового отделения мое тогдашнее обучение на бас-гитаре, с тем, что я позднее стал делать на своем инструменте, напрямую ничего общего не имело, — другая музыка, другие приемы и задачи.

— У каких преподавателей ты занимался?

— С преподавателями мне очень повезло: джазовую импровизацию у меня преподавал один из лучших наших джазовых пианистов Игорь Бриль. Он же преподавал игру в малом составе, — у нас было забавное трио: я играл на бас-гитаре, на барабанах играл Федор Андреев, а Игорь Бриль — на клавишных. Еще один очень авторитетный человек в джазовой истории — Юрий Николаевич Чугунов вел у меня джазовую гармонию. Олег Степурко — аранжировку. Игру в комбо-составе преподавал Виктор Осейчук — один из лучших отечественных саксофонистов.

— В каких коллективах (помимо, разумеется, обучающих) и какую музыку ты играл в то время?

— Еще до Гнесинки, в ПТУ у нас был коллектив, который назывался «Сплошные неудачи». Что приятно — по тем временам, мы играли исключительно свои произведения, которые писали все вместе, сообща. Это был очень забавный коллектив, однако, так или иначе, это была уже рок-музыка: фузы, «ручки вправо», — все, как положено (смеется). Позже, в Химках был локальный, достаточно популярный в свое время коллектив «Отражение», в котором также исполнялись свои произведения, — музыку писали я, гитарист и клавишник. А на втором курсе музыкального училища я познакомился с Димой Варшавским, и мы начали делать «Черный кофе».

— Расскажи, пожалуйста, об этом периоде подробнее.

— Сначала мы очень долго не могли найти барабанщика. Пытались отобрать из своих знакомых по Гнесинке, но ты же понимаешь, играть рок-музыку так, как играют джаз, нельзя. Все же, кого мы прослушивали, были «Джазмэээнами!», — чтоб они все были здоровы (смеется). В результате Дима, каким-то образом вышел на Андрея Шатуновского, который по тем временам был уже маститым музыкантом и работал у Мигули. Андрей пришел, послушал наш репертуар и неожиданно, по крайней мере для меня, согласился. Первый концерт «Черного кофе» в составе трио Варшавский-Васильев-Шатуновский состоялся в 1984 году в Доме культуры «Искра», сейчас там финский магазин. Мне вообще всегда нравилось играть в трио — коллективе, где максимально мало инструментов. В этом случае на каждого музыканта с точки зрения исполнительства ложится совершенно другая нагрузка. Это не то, что играть где-то «пятого-десятого тромбона», когда если «мимо кассы дунул» — никто и не разобрался, — это серьезная ответственность.

— Ты принимал участие в записи каких-либо магнито-альбомов «Черного Кофе» того периода?

— Конечно. Этим же составом трио, в 1984 году был записан первый магнито-альбом «Черный Кофе». Позже в 1985 году в Красногорске в ДК «Подмосковье» мы записали второй магнито-альбом с песнями «Листья», «Звуки космоса», «Черный кофе», «Пылает за окном звезда». Позже эти песни были переписаны Варшавским с другим составом «Черного кофе» и изданы на пластинке.

— Расскажи о том, как ты стал бас-гитаристом «Круиза»?

— Это долгая история. Для начала скажу, что когда я был молод, то был очень амбициозен, — не в смысле звездной болезни и пафоса, а в том смысле, что очень презрительно относился к творчеству всех ВИА. Это был такой юношеский максимализм, свойственный многим в то время из-за непонимания, что людям просто-напросто не давали делать то, что они хотели и что считали нужным. Так вот, для меня тогда существовал всего лишь один коллектив в нашей стране, который мне нравился и «вставлял» — группа «Круиз». И в моей жизни существует ряд важных, необъяснимых и поворотных событий. В 1986-м году я работал от какой-то аркалыкской филармонии, — тогда это было принято, — в Москву приезжали люди из «тьму-тараканских» филармоний, брали коллектив и увозили его к себе «на чёс», месяца на три. И случилась история — обхохочешься, — мы поехали на гастроли частями: я, барабанщик и вокалист, а гитарист и клавишник должны были подъехать через два-три дня. В результате, они не приехали. У нас авральная ситуация — мы попросту «слетаем с маршрута». И тогда был найден выход — в течение двух суток мне пришлось освоить гитару и я, в результате, три месяца проработал гитаристом. Пришлось срочно учиться всем этим гитарным «фишкам» — теппингу, «чесу». Причем, мало того, что мне нужно было играть ритм, так мне приходилось играть на гитаре еще и соло. Времени на то, чтобы их придумать не было, поэтому я «тупо» во все эти «совковые» песни вставлял соло из «Judas Priest» и «Iron Maiden». Брал прямо кусками, вставлял — и получалось «зашибись» (хохочет). Это было, конечно, полное безумие и сумасшествие, однако, надо признаться, эту ситуацию я вспоминаю с благодарностью — игра на другом инструменте всегда на пользу. Теоретически я, конечно же, о гитаре все знал, — ведь когда рядом с тобой такой человек и музыкант как Костя Никольский, с которым одна из любимых тем для разговора — гитары, звукосниматели, примочки и т.д., — то очень сложно не нахвататься от него всего, что связано с гитарой.

И вот так мы в течение трех месяцев ездили из города в город. Когда приезжали в очередной районный центр, я звонил домой, говорил: «Мама, все нормально, жив, здоров, работаем», и оставлял свои новые координаты, — мало ли чего…

— Хорошо, а как же это связано с «Круизом»?

— Сейчас объясню. Как-то раз сидим мы в одном из городов Казахстана, даже не помню, как он называется, и мне вдруг приходит телеграмма: «Есть интересная работа, позвони в Ригу (или в Таллинн, — точно не помню) по телефону такому-то. Саша». — Короче: «Грузите апельсины бочками» — полный бред. Однако телеграмма адресована мне, и я иду на почту. Меня там спрашивают: «Вам звонок срочный или не срочный?» — Я говорю: «Давайте срочный». Мне отвечают: «Тогда приходите завтра» (хохочет). Оказывается в том месте, где мы находились, срочный звонок делался на следующий день, а обычный через три дня, — «совок» еще тот. На следующий же день случился ураган, повалило столбы, оборвало провода. В результате я смог позвонить по телефону только через три-четыре дня — никто по этому номеру не подходит. Ну, я выкинул эту телеграмму, и забыл о ней и об этой истории. Закончилась наша казахстанская поездка тем, что все мы разругались вдрызг. И вот я еду домой и думаю: «Елы-палы, сейчас опять месяц-полтора надо искать работу, потом репетировать всю эту ахинею». Приезжаю 26-го декабря домой, только захожу в квартиру, как раздается телефонный звонок. Звонит Валерий Гаина (а я с ним даже не был знаком), и говорит: «Федор, здравствуй. Ты не хочешь придти, попробоваться в группу «Круиз»?». Я отвечаю: «Конечно, хочу!». Мы договариваемся, что на следующий день я подъеду в ДК АЗЛК на прослушивание. Я кладу трубу, и я в полном ужасе, — три месяца я бас-гитару в руки не брал, в добавок ко всему своей бас-гитары у меня нет. Я судорожно звоню однокашнику по Гнесинке Сереге Балакиреву, говорю: «Серега, выручай! Дай инструмент на прослушивание». Он дал мне свой «Rickenbacker 4001» — по тем временам это был просто супер-инструмент. Я прихожу на прослушивание, милый человек Валера говорит: «Ну, давай попробуем», и начинает играть какие-то гитарные «фишки», а затем просит меня повторить их на басу (хохочет). А я только что, как ты помнишь, три месяца играл на гитаре, и на бас-гитаре мне все это сыграть гораздо проще, чем на гитаре. В результате я все сыграл и, как мне кажется, в течение 15-ти — 20-ти минут вопрос об участии в группе был решен в мою пользу. Валера дал мне материал магнито-альбома «Рок навсегда!». И уже 31-го декабря 1986-го года мы на Калининском проспекте (где пив-бар «Жигули»), на улице, в 20-ти градусный мороз осуществили первую телевизионную съемку. Это была песня «Дальний свет». Игру за барабанами изображал Макс Удалов, на клавишных был Саша Дронов (тот самый Саша, что давал телеграмму), Валера и я.

— А где был Сергей Ефимов?

— К моменту моего прихода в «Круиз» Сергей из группы ушел и барабанами «заправлял» Макс Удалов, но он также вскоре покинул коллектив, и мы стали искать нового барабанщика. Приходил прослушиваться Андрей Шатуновский, но, по-видимому, просто был «не его день», — он нервничал, сыграл как-то очень напряженно. В результате мы «выписали» Андрея Баранова, — он сейчас, насколько я знаю, живет в Америке — хороший парень и хороший барабанщик. Сыграли с ним четыре концерта в ДК МАИ, где сделали еще одну видео-съемку, посмотрели ее и поняли, что с точки зрения видеоряда Андрей нам не подходит. В конечном итоге, Валера позвонил Сергею Ефимову, и он вернулся на свое место.

— Помнишь ли ты первый концерт в «классическом» составе трио «Круиз»? Где и когда это было?

— Помню — это мало сказано. Первый наш концерт в составе трио был в начале февраля 1987-го года на стадионе в Казани. Играли хэви-программу, плюс из старого репертуара песни «Про Неву», «Как трудно жить без светлой сказки» и может быть «Вставай и падай», точно не помню. Это делалось из соображений длительности концерта, — новых песен было на пятьдесят минут, и нам по времени не хватало играть формат концерта, так что новую программу мы добивали старыми песнями.

— Итак, Казань, стадион, и…?

— Казань, стадион, народу «биток», — тысяч пять-семь зрителей. Я первый раз работал на такой большой аудитории, на стадионах до этого вообще никогда не работал. У меня со страху, что называется, тряслись поджилки. В общем, первый концерт в составе трио для меня был морально достаточно тяжелым. Ну а потом потихоньку-полегоньку все пошло.

— В «Круиз» ты пришел уже после того, как Валерием Гаина и Сергеем Ефимовым была записана демо-лента «Рок навсегда!» (позднее изданная без заглавной песни на виниле под названием «Круиз-1»). Ты просто «снял» басовые партии, сыгранные Валерием, или же в этом присутствовал какой-то творческий аспект — добавлял ли ты что-то от себя?

— Сначала я, естественно, просто «снял» Валерины партии, потому что времени, что-то придумывать не было — надо было готовить программу. Ну, а потом, постепенно начал добавлять какие-то свои штучки. Правда, старался делать это весьма аккуратно.

— Насколько трудным для тебя был процесс «вживания» в коллектив, — ведь ты был самым молодым участником трио? — Каково тебе было играть со старшими и более опытными коллегами?

— Морального давления со стороны никогда никакого не было. Но, разумеется, как в любой творческой работе, возникали какие-то нюансы, однако это были совершенно нормальные нюансы — рабочие. Ведь я в то время был молодым человеком — мне было 23 года. Да я и сам понимал авторитетность и маститость людей, с которыми играл в трио.

— Помимо музыкальной стороны в «Круизе» большое значение уделялось ярким сценическим эффектам, трюкам. Расскажи о них поподробнее.

— Перед началом нашего концерта у парня с девчонкой — откуда они были, я сейчас не помню, — может из цирка, — был обалденный номер акробатической пантомимы. Вся сцена во Дворце Спорта была завешена огромной черной тряпкой, на которой была изображена паутина — ни инструментов, ничего из того, что на сцене, не видно. Номер длился минуты четыре — девчонка ползала по этой паутине, по вертикальной поверхности высотой шесть-восемь метров, олицетворяя злое начало. А парень, звали его Василий, давал такого русского богатыря, олицетворяя начало светлое. И под «страшную» психоделическую музыку у них происходила борьба. Девчонка его пыталась задушить, но в итоге светлое побеждало, и заканчивался этот номер очень-очень эффектно: парень поднимал девчонку на руках и бросал, — в центре паутины, на высоте трех-четырех метров, была дыра, которую из зала видно не было. И девчонка на лонжах улетала в эту дыру. Из зала этот момент смотрелся совершенно потрясающе. Сама же паутина крепилась на мощных резинках, техник нажимал рычаг, и она мгновенно, даже глазом невозможно было засечь, взлетала вверх, и мы начинали «мочить». Происходило это все в одно мгновение: девчонка улетала в дыру в центре паутины, за секунду (я-то изнутри все это видел) ее успевали опустить, отцепить, она убегала, и отстреливался занавес. Весь 1987-й год мы работали с этим номером. Разумеется, на каких-то площадках он не делался — если не к чему было цеплять паутину, но почти все крытые площадки и сольные концерты происходили именно так. Так вот, все трюки в «Круизе» начались именно с этого номера. Пришла идея, — поскольку лонжи-то все равно висят, — подцепить к ним нас. И один из моментов в концерте был таким: Сергей во время исполнения соло, вдруг неожиданно взлетал над барабанами! Люди падали в обморок (смеется). У меня же был такой момент — концерт начинался с инструментального Интро (первая композиция на пластинке «Круиз-1»), в середине которого у Валеры есть сольный кусок, когда он играет вообще один. В этот момент я убегал за сцену, меня с бас-гитарой цепляли на лонжи, забивали за них блестящую мишуру и в полной темноте поднимали на порталы. Во время заключительной каденции в соло Валеры, на меня врубалась световая пушка, — и я такой «весь из себя», стою на верху полный ужаса, но с улыбкой на лице. И вдруг, неожиданно для всех я с этих порталов, с гитарой на перевес, начинаю лететь в зал к народу. Пока лечу, из меня сыпется вся эта блестящая мишура, забитая за лонжи. Ужас заключался в том, что зал совершенно темный, пушка работает в глаза, не видно вообще ничего — сплошное белое пятно перед глазами, и когда будет земля — понимаешь в последние полсекунды. Приземлялся в районе десятого ряда, в промежуток партера, — у людей шок, они даже не успевали понять, что произошло. Я отцеплялся от лонжи, которая мгновенно исчезала в темноте, и бежал обратно к сцене. Ну и все это, разумеется, в тех самых хэви-костюмах, в которых мы запечатлены на обложке пластинки «Круиз-1».

— Случались ли какие-то непредвиденные ситуации?

— Нет никогда. Все было рассчитано и продумано на сто процентов. Однако надо сказать, страха от этого было ничуть не меньше.

— В песнях «Круиза», особенно на концертах, ты часто играл квинтовые аккорды. Это следствие того, что вы играли лишь «в три инструмента»?

— Да, конечно. Я пришел к использованию квинтовых аккордов интуитивно, с точки зрения заполнения музыкальной картинки. Например, когда Валера начинал играть соло, нужно было играть и гармонически, и ритмически так, чтобы не было «пусто». Да мне и самому это было в кайф — я вообще люблю играть аккордами.

— Демо-лента «Железный рок» из шести песен не похожа на полноценный альбом. Для каких целей она была записана?

— Это было вовсе никакое не демо, — мы писали новый альбом, который планировали выпустить на пластинке. Работа над ним началась в марте 1987-го года в студии ВКНЦ на Рублевке, сейчас там кардиоцентр. И каким образом эта запись попала в свет — я вообще не знаю, поскольку мы бросили ее, не закончив. А дело было так: где-то в сентябре или октябре 1987-го года у нас была пауза в концертах, как вдруг мне звонят и сообщают, что послезавтра у нас концерт в ДК на Шоссе Энтузиастов. Выясняется, что приехал какой-то немецкий продюсер, специально посмотреть на «Круиз», — под него-то быстренько и устроили этот концерт. Это был колоритный дяденька: огромного роста рыжий немец лет за сорок, в кожаной косухе, с длинными волосами, в разноцветных перстнях. Звали его Лоттер Майд, и он был одним из продюсеров европейского отдела Warner Brothers — WEA. Он нас посмотрел, послушал — обалдел, приехал в студию ВКНЦ, прослушал наш материал и сказал: «Собирайте вещички и поехали в Германию писаться, потому что по стандартам звука это не проходит вообще никак». В результате мы оставили русскоязычную запись, так как времени на нее уже не было, — надо было делать англоязычные тексты, ехать в Германию и все переписывать заново. И уже в октябре или ноябре 1987-го года мы уехали писать пластинку, которая вышла весной 1988-го года под названием «KRUIZ».

— Как происходила запись альбома в Германии?

— Запись как запись — обычный рабочий процесс, ничего сверхъестественного я припомнить не могу. Сначала были записаны барабаны, затем бас, потом гитары, и — голос. Единственное что нас тогда поразило — доступность любой техники. Я говорил, например: «Мне нужен такой-то усилитель». Мне отвечали «Ок!». Садились в машину, доезжали за пятнадцать минут до музыкального магазина и брали в аренду все, что нужно. Привозили аппарат в студию, все отписывалось, после чего аппарат отвозился обратно в магазин.

— На каком инструменте был записан основной бас для альбома?

— Точно не помню, но, кажется, это был четырехструнный «Rickenbacker 4001″… Да, — девяносто девять процентов, что это был он.

— Какую педаль ты использовал для «груженого» баса в соло «In Flames» и в коде «Knight Of The Road»?

— Это Overdrive. Его сделал мне один человек по имени Володя. На его создание было потрачено достаточно много времени. Я приезжал к Володе домой с инструментом, и вместе мы подбирали нужный частотный пик в искажении, — я говорил: это не то, это то, это надо так, а это так, и т.д.

— Позднее, в соло «Culture Shock» и в коде «Killer Logic» использовалась эта же педаль?

— Да, только в «Culture Shock» уже при сведении, наверняка добавлялись какие-то эффекты: хорус, холл. Кстати, этой педалью я пользуюсь до сих пор — зачем от добра добра искать?

— Во вступлении «Avenger» звучит восьмиструнный бас?

— Совершенно верно. Идеей этого вступления была стилизация под оркестровую струнную группу. У меня в то время был восьмиструнный «Rickenbacker 4008», его я фрагментарно использовал при записи, и на нем, помимо всего прочего, специально для германского альбома записал бас-гитарное соло, которое в пластинку, к сожалению, не вошло. В этом соло я использовал интересный способ звукоизвлечения. При игре «перебором», ударяя большим пальцем сверху, цеплял толстую струну, а ударяя остальными снизу — тонкую. И за счет этого получался эффект одновременной игры нескольких инструментов. Я ставил это соло людям на «засыпку» и спрашивал, что за инструмент играет? Никто не мог понять.

— Такое впечатление, что вступление к «Avenger» придумано бас-гитаристом, — ты играешь линии с использованием открытых струн ля, ми и ре. Это вступление придумал ты или все-таки Валерий?

— Я не могу сейчас ответственно сказать, кто это придумал — столько времени прошло. Если придумал я — хорошо, если Валера — отлично. Единственное, что могу сказать, — каждый из участников трио обязательно, в той или иной степени, что-то привносил в музыку. Ведь мы были группой, а не простым коллективом сессионных музыкантов, где — поставили ноты и играй.

— Ты участвовал в сведении альбома?

— Нет. Альбом сводил Валера и кто-то еще из немцев — точно не знаю. Нас с Сергеем в этот момент в Германии не было. Но понимаешь, — существование трио «Круиз» — это, своего рода, один из парадоксов. Только слушать наши пластинки было бессмысленно, — нужно было обязательно приходить на наши концерты. На концертах была совершенно другая атмосфера, все звучало и игралось по-другому, — по-другому значит лучше. Так что никакая пластинка по сравнению с нашим концертом рядом не стоит. Это совершенно очевидный факт. Когда мы работали концерт, ощущения у всех были просто «бешеные» — был сильнейший эмоциональный подъем. Причем, с точки зрения хитовости (в восприятии обычного слушателя) у «Круиза» никогда не было хитов, таких, как, например, «Владимирская Русь» у «Черного Кофе», и основная ценность коллектива была исключительно в живой работе. Три музыканта на сцене вытворяли такое, что просто «маманя ай-яй-яй».

— Бэки на записи пел ты или Валерий?

— Бэки пел я.

— Каким был творческий процесс создания песен для альбома «KRUIZ»? Каким был твой вклад в аранжировку песен?

— Валера приносил основное ядро — концепцию песни. Затем Серега ее обрисовывал метрически. Я принимал участие в создании различных гармонических последовательностей, особенно в соло гитары, — если это, конечно, не была гармония на тему куплета с припевом. Смысл же в подходе к решению аранжировочных моментов всегда был простой — чтобы все это игралось и звучало на концерте. В студии можно записать двадцать пять гитар, тридцать пять басов, и восемьдесят тысяч барабанов…

12.02.2004