2004 10 Журнал «Седьмой континент»: интервью «31 весна»

Диана Арбенина не целилась в мишень российской музыки, она пела, потому что ей это нравилось. Но «Ночные снайперы» выстрелили, и музыка превратилась в доминанту жизни, без которой сегодня она себя не мыслит.

С.К. Когда в Вашей жизни появилась музыка?

Д.А. На самом деле музыка была всегда. Как только меня принесли из роддома, так тут же начали ставить пластинки, главным образом, Вивальди, Чайковского, в общем, классическую музыку.

С.К. Родители с детства готовили Вас к карьере музыканта?

Д.А. Просто начитавшись книжек, они решили активно развивать мою личность с разных сторон. А к жизни в музыке совсем не готовили, наоборот, когда я начала писать песни, абсолютно не верили и серьёзно не относились. Все были в семье журналистами, на сцене никто не стоял, хотя у мамы очень хороший голос и она любила петь. Мне же родители намеревались дать серьёзное образование, и дали его, кстати. После школы я пошла учиться на иняз в Магадане, но закончила университет в Питере.

С.К. Когда задумались о том, чтобы посвятить жизнь музыке?

Д.А. Вообще-то, я не задумывалась. Закончила в детстве музыкальную школу по классу фортепьяно с красным дипломом, несмотря на то, что меня трижды забирали оттуда, потому что я плохо училась по математике. Но песни пришли позже, и это был поток, который было абсолютно невозможно остановить. Первая песня получилась в 1993 году, и вскоре это стало настолько доминировать, что мне стало очень сложно учиться вообще. Я понимала, что не тем делом занимаюсь.

С.К. Кто научил Вас играть на гитаре?

Д.А. Гитара была всегда дома. Я подошла к отцу, говорю: «Покажи, пожалуйста, что-нибудь», ну и он мне показал ре-минор, ля-минор, ми-минор. Три блатных аккорда. Я пошла подбирать песню, смотрю, не хватает чего-то, думаю, должен быть ещё какой-то. Опять подхожу к отцу, а он говорит: «Я тебе три аккорда показал? Дальше сама!»

С.К. Что стало толчком к написанию песен?

Д.А. Влюбилась. Конкретно, горячо, сильно! Аж песни стали писаться! Он был старше меня на 10 лет, очень сложный человек, и он был не один, а я переживала, страдала.

С.К. Это человек знал, что стал причиной потока песен?

Д.А. Да, он знал, что я начала писать песни. Он, на самом деле, по-своему любил меня, но невозможно было, чтобы у нас сложилось. И я даже решила уехать из Магадана, чтобы с ним не встречаться, и сделала это через полгода. Бросила всё и уехала в Питер.

С.К. Как же учёба?

Д.А. Я бросила институт на третьем курсе, но, по большому счёту, уже всё взяла оттуда. И вообще, после третьего курса тех людей, которые нормально учились и понимали, что они делают, отправляли на Аляску работать. У меня была дилемма: либо на Аляску, либо в Питер. Декан Роман Романович Чайковский меня совсем не понял, он мне сказал: «Я тебя приму обратно в любой момент, когда захочешь». Я ответила: «Я не вернусь!»

С.К. Почему именно Питер?

Д.А. Незадолго до того я впервые побывала в этом городе и поняла, что хочу там жить, ну и всё! Для родителей это было шоком, конечно. Мама сказала, что она меня в этом никогда не поймёт. Мы даже перестали общаться. Она считала, выбрала свою дорогу – иди!

С.К. В Питер ехали на пустое место?

Д.А. Да. Я сняла комнату в квартире у двухметрового дяди-моряка, который матерился безудержно, но никогда не делал этого в моём присутствии. Однажды возвращаюсь домой, вставляю ключ в замок и слышу такой поток ругани, просто какой-то кошмар! Я приложила ухо и стала слушать, так там вообще ни одного цензурного слова не было. Думаю, дай-ка проверю. Открываю дверь, — и тут же нормальный русский язык. Представляете?

С.К. В Питере Вы снова поступили в вуз?

Д.А. Да, перевестись не было возможности. У меня был второй язык немецкий, а в институте – французский, я не подняла бы его за пару месяцев. Выбрала себе престижную профессию – обучать иностранцев русскому языку. Отучилась, послала маме ксерокопию диплома и написала: «Прошу прощения, что шёл так долго!» Семь лет.

С.К. Жили на стипендию?

Д.А. Стипендию перестали платить после первого семестра. Я забивала на всё и, по большому, счёту, не училась.

С.К. Пришлось пойти работать?

Д.А. Впервые я пошла работать, когда ещё в школе училась. В посёлочке Ягодное под Магаданом трудилась всё лето на радио, потому что хотела купить книжку Ремарка «Ночь в Лиссабоне». В Питере одно время работала на стройке. Со мной в бригаде были отличные парни, мы малярили, прибивали плинтуса. Конечно, было достаточно тяжело, но школа отличная! Кто теперь может сказать, что я ничего не умею делать? Гвоздь в стену я смогу забить всегда. Пригодилось и моё знание английского, я давала уроки детям. Правда, после этого я возненавидела я зык. Все детишки занимались из-под палки, у меня была лишь одна интересная ученица, сестра моего нынешнего барабанщика Мити Горелова.

С.К. По Вашей основной специальности «русский язык как иностранный» работали?

Д.А. Нет, только практику проходила. У меня были абсолютно «нулевые» голландцы. Я их учила, правда, мы больше разговаривали про то, в какой клуб пойти вечером, причём на английском языке.

С.К. Когда случились «Ночные снайперы»?

Д.А. 19 августа 1993 года. Мы эту дату помним и даже отмечаем.

С.К. Когда музыка из увлечения превратилась в работу?

Д.А. Как только я закончила университет, где-то году в 1998-1999, когда мы выпустили акустический альбом «Капля дёгтя/В бочке мёда».

С.К. А как группа жила до этого?

Д.А. Мы как-то разово пели, но никогда ни к чему не стремились. Не было цели, что в таком-то году запишем альбом, а в таком-то – выпустим. Любили играть в клубах, на кухнях, в переходах, везде.

С.К. Когда был первый концерт с гонораром?

Д.А. Это было в году 1995-м в Выборге. Я помню, билет стоил десять рублей. Нам отдали все эти десятки, я держала их в руках и думала, что люди их отдают, и они все по-разному пахнут. Денег тогда не хватало даже на еду, и мы купили на весь гонорар какую-то соевую пищу. Лет пять после этого я ненавидела всё соевое.

С.К. А когда появились поклонники?

Д.А. Вообще они были всегда, простите за «скромность». Какая разница, какое количество людей тебя любит? Достаточно одного человека. Помню трепетный момент лета 2001 года, когда меня провожали в тюрьму. Соседи настучали, что постоянно под окнами собираются люди и поют песни с утра до вечера. Мы жили прямо за Казанским собором, я вышла и сказала им: «Ребята, вы не могли бы собираться не здесь пару дней, а около собора?» Они ответили: «Да, а что такое?» Я говорю: «Завтра в 6 утра за мной приедут и повезут в суд». Они все надели белые рубашки, пришли ровно в 6 часов, проводили меня и ушли. Вот это больше всего меня пробило. Это были мои поклонники.

С.К. Чем эта история закончилась?

Д.А. Освободили. Правда, дело осложнилось, когда меня схватил мент, и я его тоже схватила за запястье, поломала ему именные часы. В конце концов, мы заплатили штраф около 1000 рублей.

С.К. В любви поклонники признаются?

Д.А. Мне кажется, это вообще неотъемлемая часть, потому что одно в другое перетекает. Я не имею права этих людей сдавать, но они всё время проявляют себя. Есть такие, которые постоянно мне пишут sms, когда узнают мой номер. Я грохаю сообщения, но они приходят опять и опять. Причём они живут какой-то своей жизнью. Пишут, например, «пойдём в кино», а я ведь никогда не отвечаю. Иногда приходят какие-то советы: «Почитай «Рубашку» Гришковца». Но я благодарна им, потому что проявление чувств – это самое главное.

С.К. А с семьёй восстановили отношения?

Д.А. Я получила диплом, как они хотели, но мама поступила хитро. Она сказала мне: «Ты отучилась, теперь нужно идти работать». Я говорю: «Как же так? Нечестно!» И мы опять поссорились. Закончилось всё «31-й весной» по телевидению. Ну вы понимаете, родителям нужно, чтобы были какие-то подтверждения. Она меня увидела на экране и приняла. Только тогда!

С.К. После того, как достигли успеха, изменилось отношение окружающих?

Д.А. У меня есть друзья, которые точно меня не сдадут, вне зависимости от того, чем я буду заниматься. Для меня этого достаточно, потому что успех мимолётен. А вдруг я завтра потеряю голос… Не дай Бог! Но я знаю, что есть люди, которым я останусь нужна.

С.К. Говорят, всё творчество от страдания. Вот и Вы начали писать после несчастной любви…

Д.А. У меня любовь никогда не вызывала ни страданий, ни печали, наоборот, было от неё очень радостно. Бытует мнение, что «Ночные снайперы» — это грустные песни. Я не согласна. Они – правильные, оптимистичные, на мой взгляд, потому что я никогда не воспринимала любовь как какую-то пытку, для меня это всегда здорово.

С.К. Стихи свои не издавали?

Д.А. Издавала. Я намеренно различаю тексты и стихотворения, это абсолютно разные истории. Стихотворения никогда не ложатся на музыку, для меня это совсем другой жанр. А когда я пишу песню, точно знаю, что это будет песня. Сейчас у нас готовится очередная книжка «Катастрофически», в которую войдут и стихи, и тексты.

С.К. Вы поёте для своих на кухне?

Д.А. Конечно, я их терроризирую просто, пою им песни сразу, как только их напишу, а потом говорю: «А можно ещё раз спеть? А можно ещё раз? А можно ещё?..» Новое – оно же всегда с такой кровью…

С.К. А в компаниях, когда просят, поёте?

Д.А. Почему бы нет? Правда, я не очень люблю это делать, потому что мне кажется, можно и поговорить, зачем сразу петь.

С.К. Самое необычное место, где приходилось петь?

Д.А. Пожалуй, что в самолёте. В 1995 году мы летели с фестиваля в Тюмени в Питер. Подошёл парень и говорит: «Вы вчера пели, у меня жена сходила на концерт, а я не успел. Можете сейчас спеть?» Мы говорим: «Можем!» Летели практически одни нефтяники, и все набились в салон – слушать нас. Мы стали петь песню «Русский пассажир», которая начинается со слов «Жить осталось чуть-чуть!» Очень хорошо пелось, на высоте 10 тысяч.

С.К. Вам важны награды за творчество?

Д.А. Самое главное признание – это публика. Можно напрячься и вспомнить все бумажки, которые мы получали, но я этого делать не буду. Приведу совсем другой пример. Позавчера 65-летняя мама нашего директора слушала последний альбом «Снайперов» и плакала. Вот это клёво! Она понимает меня, 30-летнюю соплю. Вот это, я знаю, настоящее и важное для меня.

С.К. Чем могли бы заняться, если бы пришлось оставить музыку?

Д.А. Могу пойти учить студентов, могу работать «бомбилой», потому что умею водить машину, могу разводить собак, потому что у меня есть сенбернар, могу просто сидеть дома и рожать детей. Я не загадываю.

С.К. Что для Вас значит музыка?

Д.А. Я без неё жить не могу. Я прекрасно знаю, что если меня её лишить, то я закончусь. Я очень боюсь оглохнуть – ну кому нужен глухой музыкант, никому, а Бетховен был один – больше не будет. Я даже боюсь нырять и не ныряю никогда, потому что у меня могут лопнуть барабанные перепонки. Мне музыка нужна, чтобы жить. Без всего можно остаться, но только не без неё!

10.2004