2007 05 16 Газета «Собеседник»: «Север Арбениной, заложницы дорог»

Диана Арбенина родилась в небольшом городке Воложин в Западной Белоруссии. Она помнит непроходимую лесную глушь и рожь, растущую за родительским домом. И как отец держал ее за воротник шубы, чтобы не сдуло сильным зимним ветром. Она помнит все это, хотя ей было всего два года. А потом…

Видеть слезы отца – это ужасно

– Когда мне было около трех лет, родители-журналисты рванули на Крайний Север. Предполагаю, за романтикой и деньгами. В поселке Нагорный на Чукотке я получила первую в своей жизни травму – мама бросила папу. Представьте ситуацию: вас серьезно повысили по работе. Вы уезжаете в Магадан осваивать новое место, чтобы потом забрать жену и семилетнего ребенка. А спустя два месяца получаете письмо: «Я тебя больше не люблю и никуда не поеду». Помню, как папа, вернувшись из Магадана, стоял на кухне и плакал. Видеть мужские слезы, особенно отцовские, ужасно!
Во втором классе у меня появился второй отец, хирург. Я никогда не звала его папой – это было бы нечестно по отношению к родному отцу. Звала по-сибирски тятей. Мне повезло, хороший человек попался. Он воспитал меня, у нас даже руки с ним стали похожи.
После маминого второго замужества началась наша миграция по всему Северу. Почему мы все время переезжали, не знаю, вероятно, была охота к перемене мест. Часто жили в гостиницах, втроем – тятя, мама и я – делили комнату девять метров. Я так понимаю, им очень хотелось заниматься любовью, они же только поженились. Поэтому меня отдали в шахматный кружок. Помню 20 досок, за которыми сидели такие же малолетки. Вокруг ходил невысокий человек в спортивном костюме и говорил: «Сегодня будем учиться ходить конем». Показав, как это делается, исчезал – видимо, курить. И все сорок минут мы ходили конем. На следующем занятии – то же самое. На четвертый раз я не выдержала и заявила родителям, что больше на шахматы не пойду.
Для меня Север сегодня – это Колыма, Магадан (хотя географически это один район) и Чукотка. Дорогу я воспринимала как приключение – может, потому и сейчас от нее не устаю. Правда, плохо переносила самолеты. У меня, как у многих детей, были проблемы с вестибулярным аппаратом. Но я это переборола. В очередном поселочке на Колыме, качаясь на качелях, я в какой-то момент разогналась и стала крутить «солнце». После этого меня перестало тошнить в самолетах. Самое интересное, что мама тогда наблюдала в окно кухни, как меня мотает, но ничего не сделала – спасибо ей за это. Потом, конечно, дала по голове. Я вообще по-спартански воспитывалась и сейчас понимаю, что это, может, и правильно. Мама очень жесткая, мы с ней – как коса на камень. Наша семья живет сейчас недалеко, в Рязани, но с мамой мы общаемся редко – ей не нравится группа «Ночные снайперы», а я совсем не понимаю, почему.

Убийство собаки никогда не прощу

В школе поселка Ягодное, уже на Колыме, мне однажды сделали темную. Девочки из
6 «Б» решили побить, потому что их мальчики любили нас, девочек из 6 «А». Помню, выхожу из туалета и получаю от какой-то девицы плевок в лицо. Пока прихожу в себя, меня толкают назад, закрывают двери, выключают свет и начинают конкретно мочить. Я ходила в синяках. Потом мстила – пацанство, конечно, но никуда его не денешь.
В Ягодном я закончила школу, после чего поступила на филфак Магаданского пед-института. Магадан вобрал в себя все отрицательные качества Чукотки и Колымы. Если Чукотка – это минус 15 и ветер, Колыма – минус 60 и ветра нет, то Магадан – это минус 25 и ветер, сбивающий с ног. Лоб при такой погоде отмерзает мгновенно. К Магадану я тепла не испытываю.

Возвращаться на Север не хочу

Когда училась на первом курсе, произошла очень печальная история, о которой мне до сих пор тяжело вспоминать. У меня был пес по имени Тинг, которого я очень любила. Однажды он заболел чумкой, и мы всей семьей его выхаживали. Для меня выздоровление Тинга было как его возвращение с того света. Потом родители перебрались из Ягодного в Магадан, и им неудобно было перевозить с собой не до конца вылечившуюся собаку. Пока я была на картошке в колхозе, Тинга пристрелили. Это – за гранью, я никогда этого не прощу. Помню, мама с тятей меня встречают, а Тинга нет. Я не спрашиваю, где он. Стою в душе и слышу голос матери: «Почему она ничего не спросила?» Два месяца мы нормально общались, завтракали, обедали вместе… Пока однажды я не выдержала и с дикими воплями не ворвалась в комнату родителей: «Где моя собака?» Они пытались загладить свою вину, несколько раз заводили собак, но те не приживались. В моем доме под Москвой сейчас живет сенбернар – большой, 110 килограммов веса. Люблю его очень, балую. Мне кажется, пытаюсь таким образом искупить вину перед Тингом, которого не смогла спасти.
В Магадане я прожила недолго. На третьем курсе бросила институт и рванула в Питер, заново там поступила, могла бы теперь преподавать русский для иностранцев. Уже из Питера перебралась в Москву… Но мое сердце осталось на Севере – в каждом из тех чукотских и колымских поселочков, в которых мы жили.
Хотя возвращаться туда я не хочу. Половина из них в буквальном смысле вымерзла. Зачем мне это видеть? Детство должно остаться в детстве. Хотя именно корни меня держат и хранят. Без Севера не было бы «Снайперов», он – мое вдохновение. 26 мая в «Лужниках» у нас будет концерт – некоторые песни, которые там прозвучат, были написаны именно на Севере.
Любой музыкант – заложник дороги, я пока не собираюсь останавливаться. Но кто знает, куда моя дорога меня заведет? Может, через три месяца я окажусь в Иркутске или Урюпинске. В том, что касается выбора места жительства, у меня нет предубеждений.

16.05.2007