2008 05 Журнал «Интервью»: интервью «Одинокий волк»
Корреспондент — Николайчик Наталья
Поклонники Дианы Арбениной привыкли, что «Ночной Снайпер» Диана всегда затянута в джинсу и кожу, терпеть не может сантиментов и юбок, может даже выругаться со сцены. И вдруг на шоу «Две звезды» Арбенина предстала совсем в другом образе: трогательная женственная блондинка и вдобавок в свадебном платье! О том, что происходит сейчас в ее жизни, рассказывает сама Диана.
— В последнее время Вы выглядите очень счастливой. Это действительно так?
— Как ни странно, несмотря на катастрофические потери, у меня ощущение, что я — в гармонии с собой и действительно счастлива. Хотя «счастье» я бы заменила словом «радость» или каким-то еще…
— Эйфория?
— Да! Под этим я подразумеваю мощный допинг. У меня он есть – это жизнь. Я не устаю удивляться людям. Мне нравится на них смотреть, знакомиться, находить в них хорошее. Я могу даже не продолжить знакомство. Но то, что я уношу в первый момент, позволяет мне чувствовать себя семилетним ребенком. У меня нет за спиной ни тяжести, ни бремени. Но грусть, безусловно, есть. Близкие уходят. А все остальное – хорошо.
— Страшно, когда уходят близкие.
— В такие моменты переосмысливаешь жизнь. И смерть. Я не думаю, что смерть – это вечность. Это точка. Я не верю, что по ту сторону что-то есть. Душа бессмертна, а тело – нет. И никуда от этого не деться. Мы заключены, мы узники своего тела. У меня был друг. Его сбил трамвай. В нашем-то веке! Кошмарная смерть – ему отрезало голову. Он мне снится, я его чувствую. Но это не более чем тоска. И осознаю, что никогда его не увижу. Глупо думать, что мы встретимся. Не надо себе врать. Нужно принять эту неумолимую правду, какая бы она ни была. Это трудно, ведь, если ты был абсолютен в своей любви, невозможно понять, как жить дальше. Но жизнь идет, сейчас я опять улыбаюсь и мне приятно с вами говорить, но все это только потому, что я проделала над собой безумно сложную работу. Я нашла душевную опору. Раньше я думала. Что предательства в моей жизни быть не может. Ошиблась, я с ним столкнулась. И меня это не испугало. Потому что сегодня у меня есть плечо, на которое всегда можно опереться. Он мне точно доверяет и прощает все юношеские выпады. Ему я отдаю себя полностью.
— Так кто же этот главный человек в Вашей жизни?
— Господь. Он друг мне. У меня второго друга не стало, он покончил с собой. Уже даже черты его лица в памяти стираются, остались только чувства. А чувства в жизни – самое главное.
— Иногда в жизни происходят события, которые все меняют…
— В моем случае это премия «Триумф». Получив ее, я перестала себя чувствовать гадким утенком, которым меня постоянно называли критики и все средства массовой информации. А помогла мне в этом, безусловно, Алла Сергеевна Демидова. Она ничего специально не делала – просто отметила мои стихи. И я перестала в себе сомневаться.
— Но сомнения помогают стремиться к совершенству?
— Я сомневаюсь до сих пор. Но впереди есть просвет. Просто когда тебя постоянно тюкают, тюкают, тюкают… Надо, чтобы тот, кого ты уважаешь, сказал: «Динуля, пиши стихи». Как-то я позвонила Демидовой и говорю: «Мои друзья – кто водку пьет, кто в кино ходит, а я все стихи пишу и пишу». А она отвечает так спокойно: «Вот и пишите. Пишите». Этого было достаточно. Мне нужен был отклик.
— А о том, кто с Вами рядом сейчас, можете рассказать?
— Я не буду уклоняться от вопроса. Просто не хочу конкретики – боюсь спугнуть. Сейчас я живу очень нежно. То что творится у меня в сердце, очень сильное чувство, но не такое, как прежде. Раньше оно было преимущественно страстным. Теперь эта страсть утоплена в нежности. И я очень хорошо себя в этом ощущаю. Это, пожалуй, единственное, что меня сдерживает, чтобы я не бежала еще быстрее. Потому что так можно задохнуться… О прошлом мне легче говорить, чем о настоящем.
— Тогда расскажите о своем детстве. Вы из Беларуси?
— Да, я родилась недалеко от Минска, в Воложине. Это такой маленький уездный городок. Я там не была лет 20-25. Все, что помню, наш домик на холме. Возле дома сразу начиналась рожь. Казалось, колосилось целое море. Но это было еще до Чернобыльской аварии. Когда я стала взрослой и встретилась с отцом у бабушки в Беларуси (много лет прошло, они с мамой давно развелись), ржи не было. Но зато вымахали просто гигантские яблоки. Это уже было после Чернобыля. А рожь была до… Жаль, что родители продали тот дом. Я за то, чтобы родовые гнезда сохранялись.
— Говорят, у Вашего дедушки в тех местах было целое поместье?
— Прадед по линии отца, Сергей Николаевич Бонч-Чоловский, находился в двоюродном родстве с Бонч-Бруевичами. Был из польских шляхтичей, служил в Семеновском полку до революции. Потом перешел на сторону Красной армии. После гражданской войны уехал на родину жены – в Белоруссию. К тому времени их поместье забрали большевики. И он устроился туда работать лесничим.
— Нужно редкое мужество – стать последним человеком там, где был первым.
— Мне кажется, это правильный поступок. Прадеда своего я не видела, зато помню прабабушку. У нее тоже были дворянские корни. В последние годы жизни она пыталась вставить нитку в пятикопеечную монету. У нее был такой конкретный маразм. Но все равно она держалась, ходила. Ходила…
— Детские воспоминания самые яркие…
— Да, совершенно ясно помню, как на Чукотке, куда мы переехали, меня отец провожал в первый класс и буквально тащил за воротник, потому что меня сносило, отрывало ноги и практически поднимало над землей. Там очень сильные щквальные ветры…
— Я слышала, мама Вас воспитывала довольно строго.
— Мама хорошая. Она очень добрая. Я считаю: нужно очень любить ребенка, но демонстрировать ему любовь по каждому поводу отнюдь не обязательно. Нужно поощрять каждое сделанное им хорошее дело, но без лишних соплей. К рождению ребенка нужно относиться как к рождению нового человека. С самого первого дня должна быть не только забота, но и уважение. Я, во всяком случае, так воспитывала своего брата Антоху, который на 12 лет меня младше. Нормальный парень вырос. Сейчас он студент юридического факультета. Играет жесткую музыку, альтернативу. Но это не та линия, которая приветствуется в нашем государстве.
— Вы были домашним ребенком. Или детсадовским?
— В садик я ходила последний год перед школой. Потому что, когда меня, еще совсем кроху, отдали в ясельки, я сразу очень тяжело заболела желтухой. На этом мой сад закончился. Я сидела дома, пекла блины и ждала родителей с работы. У них ситуация сложилась безвыходная. Мама и папа – журналисты, им не с кем было меня оставлять, и они пошли на такие крайние меры. Зато я была очень самостоятельной. Просыпалась с родителями, они уходили на работу. Я мыла посуду, потом готовилась к их приходу на обеденный перерыв. Они обедали. Потом я опять мыла посуду. Затем у меня был сончас.
— Неужели добровольно спали днем?
— Да. Я была очень послушным ребенком. Просыпалась в четыре дня, за окном – сумерки, страшно. И я очень громко пела: «Проснись и пой! Проснись и пой!»
— Это правда, что Вы научились читать уже в три года?
— Да. Когда уже была в садике, страшно не любила выходить гулять. Чукотка все-таки. Поэтому придумала себе развлечение – брала с собой на улицу книжку, заходила за сугроб, садилась там и читала. Однажды уснула прямо в снегу. К счастью, гуляли тогда недолго – максимум сорок пять минут, было очень холодно. Меня нашли, я не успела замерзнуть.
— Какие книжки читали?
— «Малыш и Карлсон», «Пеппи – Длинный Чулок». Я и сейчас их люблю.
— Психологи утверждают, что эти книги выбирают очень одинокие дети.
— Наверное, психологи правы.
— А сейчас что читаете?
— Сейчас нравится Шишкин. И латиносы, особенно трое, которых я называю «три мушкетера». Ударения ставлю специально на последний слог – Борхес, Маркес и Кортасар. Латинская Америка меня очень интересует.
— Нашли там что-то близкое?
— Они жаркие. Что касается темперамента, и довольно застенчивые. Это мне близко. Что касается литературы, мне кажется, это один из самых богатых пластов мировой литературы. Сейчас я влюбилась в аргентинца Марсело Фигераса и его небольшую вещицу про аргентинскую хунту – «Камчатка». Для меня это просто продолжение моего детства.
А вообще. Выбрать любимую книгу так же нереально, как ответить на вопрос, кого больше любишь – маму или папу. Тем более. Что пап у меня двое. Скажешь, что любишь больше одного, обидится другой. В моей семье этот вопрос всегда был болезненным. Хотя я благодарна судьбе, что так получилось, она подарила мне двух совершенно разных людей, полных противоположностей – маминых мужей. Мой отец дал мне в первую очередь гены, абсолютный слух,музыкальность.
— А отчим?
— Не люблю это слово! Я зову его тятей, по-сибирски папа… Ему я благодарна за конкретику, которая у меня появилась. Взять гитару и научить трем аккордам – это тоже очень важно. А еще он наградил меня самоиронией и щедростью. И помог в 17 лет уйти из дома. Тятя сказал маме: «Я всегда хотел из Рязани приехать в Магадан на мотоцикле. Пусть она сделает то же самое, но по-другому!» Мама же была категорически против. Она еще долго после моего отъезда не могла меня простить…
— Диана, а что у Вас от мамы?
— От мамы у меня грусть. И неумолимое яростное желание ее не показывать. Иначе говоря, стоицизм. Ведь в жизни достаточно печальных моментов. Ну и радостных тоже немало.
— И какое самое радостное?
— Рождение брата Антоши. Думаю, скоро у меня самой родится ребенок. Я этого очень сильно хочу! И когда мы с вами снова встретимся, я буду говорить: радостных событий два – рождение брата и моего малыша. Рождение новой жизни – это чудо. Помню, когда тятя с мамой решили пожениться, он пришел к нам в дом. Очень робел, держал свой дипломат на коленях и всего боялся. А я была счастлива, нарисовала наш дом – там по всей квартире были расставлены детские кроватки. И я кри чала: «Тятя, смотри, здесь будет кроватка, здесь, здесь!..» Я хотела много братиков и сестричек. Наверное, мечтала о компенсации за те годы, когда была совсем маленькая и одинокая. Хотя все было не так уж и плохо. У меня был хороший дружбан во дворе. И всеми покинутой я себя не чувствовала.
— А свою первую любовь помните?
— Мою первую любовь звали Виктор Зубков, это очень близкий друг отца. Он жил в Минске, был ровесником моих родителей. Я влюбилась в него, когда мне было года три или четыре. Абсолютно точно. Помню, как он сажал меня на плечи и возил между березами. И как я жутко ревновала его к жене и большим удочкам, которые стояли в коридоре. На рыбалку он меня с собой не брал. А я очень хотела. Прошло много лет, но, когда я его вижу, мне с ним как-то необычно общаться. Я до сих пор помню то трепетное чувство, которое к нему испытывала.
Когда я стала постарше, в моей жизни появился белоголовый парень по имени Дима Стегнов. Он играл на баяне. Я на него даже боялась смотреть. Был еще один лопоухий блондин…
— Вы, значит, блондинов любите?
— Да. Долгое время эта масть довлела. Сейчас мне уже все равно. Так вот, влюбилась я в классе восьмом в одного мальчишку. Мы сидели в актовом зале, и я решила ему написать. Я любила писать записки. Так выражала свои чувства. В том своем послании я как-то неловко к нему обратилась: «Товарищ…» И вдруг мне приходит ответ: «Тамбовский волк тебе товарищ». На этом моя любовь закончилась.
Еще был такой парень Женя Горбунов. Чуть позже. Это была самая глубокая школьная влюбленность. Н мне однажды с грустью сказал: «Ты никогда не станешь Йоко Оно, потому что я не смог стать Джоном Ленноном», В общем, хороший был мальчик. Единственный из всего поселка носил кашне.
— А что было в Питере. 15 лет назад, когда родились «Ночные Снайперы»?
— Было очень много музыки. Песни пелись постоянно. Я даже не помню, когда мне удавалось поспать. Еще было очень много пива – «Балтика №3», «Балтика №4». Какое-то бешеное количество! Учебы в университете так и не сложилась. Но я его окончила. Правда, пару раз вылетала оттуда из-за того, что неисправно ходила на занятия. Очень хорошо помню, как я приходила в университет с гитарой и очень радовала своих согруппников тем, что вместо отмененной пары устраивала мини-концерт. Кроме музыки, у меня в тот период вообще ничего не было.
— А любовь?
— Тогда в моей жизни ничего не было, кроме «Ночных Снайперов». Были какие-то увлечения. Но меня совершенно пленило то, что у меня начало что-то в музыке получаться. Сначала была акустика, потом стали появляться другие инструменты. Я не могу это назвать работой. Я этом была моя любовь – люди, с которыми я встретилась и которые меня сразу приняли. То, что я уехала из Магадана, было для меня спасением в прямом смысле этого слова. Мне крупно повезло, что я живой оттуда выбралась, потому что там мне сначала вышибли зуб, а потом я попала в автокатастрофу – меня зажало между грузовыми машинами. Это было в самом начале 93-го года.
— Вы доверяете своей интуиции?
— О да! Хотя была история, которую, к сожалению, я очень сильно запустила. Именно потому. Что не послушала саму себя. Она связана со Светой Сургановой, с которой мы вместе начинали «Ночных Снайперов». Сейчас совершенно очевидно, что нам нужно было расстаться раньше. Это сильно травмировало наших фанатов, которые в итоге пошли стенка на стенку, начались распри, войны и так далее… В первое время был мощнейший всплеск негатива. Но они просто не знали подоплеки, которая заключалась в том. Что долгое время мы выходили на сцену, не разговаривая и даже не здороваясь. Света приезжала на концерт, играла на скрипке и уезжала. Отношения девальвировались, и мне неоднократно приходило на ум, что нужно заканчивать эту историю. Но я все упускала время. Гнойник разорвался 17 декабря 2002 года. Мы расстались. И все, что мы должны были сказать друг другу, мы сказали слишком поздно.
— Но вы общаетесь со Светой Сургановой?
— Очень редко. Поздравляем друг друга с днем рождения, с новым годом. Мне кажется, десяти лет, что мы были вместе, нам хватило, чтобы сегодня не нуждаться в полном общении. Мы за это время устали. Правда, в этом году встречались по поводу того, что нашей группе «ночные Снайперы» исполняется 15 лет. Продумывали ряд совместных действий. Все-таки нужно уважить историю и любовь тех людей, которые до сих пор помнят нас.
— Сейчас много говорят про ваши отношения с другим человеком. Я имею в виду Евгения Дятлова…
— Женя – прекрасный друг и мой партнер по шоу «две звезды». Его жена, которая является его директором, все время рядом на шоу. И шестимесячная кроха Василиса вместе с родителями…. Мне нравится, как они воспитывают дочку.
— Вас огорчают сплетни? То что люди понимают многие вещи превратно?
— Возможно, я сама виновата в том, как меня воспринимают. Чрезмерная серьезность и рефлексия – это моя своеобразная защита, меня называли волчонком, который всегда готов пырнуть. Досадно, но я долго не могла раскрыться. Теперь я перестала бояться. Бояться любить, бояться людей. И мне стало хорошо.
— Какая же Вы на самом деле?
— Диана – достаточно ершистая. Порывистая. Но человек хороший. Может показаться, что она постоянно торопится и хочет от вас отделаться. Но ее просто переполняют мысли, которые она хочет быстрее вам донести.
— разве Вы сами не ассоциировали себя именно с волком? Сейчас что-то изменилось?
— Нет-нет. Несомненно, волк! Я же одна… По-прежнему волк. Но который поменял свое настроение.
— Так чего Вам хочется больше всего?
— Покоя… Часто думаю: хочу побыть одна! Господи, ну как же остановиться!
— А Ваш новый дом в Подмосковье, в нем можно уединиться?
— По большому счету, я его приобрела не для себя, а для моей собаки, чтобы росла здоровой. Домой у меня на самом деле два. Один дом в Питере, другой в Москве. В Питере – маленькая квартирка на берегу Финского залива. Я очень хочу бывать там чаще, хочу там писать. Там спокойнее. В Москве поработать никак не удается. Многое отвлекает, и меня это уже начинает доставать, извините за жаргонное слово. Мне хочется спокойствия, уединения. У меня физическая потребность побыть одной. Хотя бы день. Чтобы вокруг вообще никого не было. Это приводит мозги в порядок. Когда я хоть ненадолго остаюсь одна, я становлюсь такой счастливой! И свободной!
05.2008