2014 11 18 «Газета.Ру»: интервью «Никакого движения назад в подвалы не будет»
Диана Арбенина рассказала «Газете.Ru» о концерте в московском «Крокус Сити Холле» 3 декабря, о том, кто и как отменяет выступления «Ночных Снайперов» в городах России, о солидарности в рок-среде и Ларсе фон Триере.
Диана Арбенина и группа «Ночные Снайперы» 3 декабря выступят в московском «Крокус Сити Холле». На концерте они исполнят песни с вышедшего этим летом сольного альбома Арбениной «Мальчик на шаре», а также новые, недавно написанные композиции. Толком ни эту программу, ни предшествующую ей поклонники еще не слышали: после концерта в Киеве в июле Арбенину записали в «друзья киевской хунты», ее выступления отменяются практически по всей России — иногда в последний момент. «Газета.Ru» поговорила с Дианой Арбениной о том, как проявляется «синдром отмены», о потерях друзей, русском роке, поэзии и о том, как приходится отвечать за свои слова после того, как их переврал кто-то другой.
— Какую программу вы будете представлять на концерте в Москве?
— Несмотря на все, что происходит сейчас с группой, я продолжаю писать песни и намерена сыграть кое-что новое. Это во-первых. Во-вторых, будут вещи с моего сольного альбома «Мальчик на шаре», который я записала в качестве подарка себе к сорокалетию. И конечно, будут вещи, по которым нас знают и которые от нас ждут.
— Не так давно БГ выпустил свой сольный альбом «Соль», причем сказал, что сольная форма ему понадобилась потому, что песни с этой пластинки оказались слишком печальны и депрессивны, чтобы «втягивать» свою группу в эту энергетику. А у вас какие были резоны для записи сольника?
— У нас были исключительно наши собственные внутренние обстоятельства. Мы вдруг поняли, что перевалили за двадцатилетний рубеж и в то же время перестали делать новые вещи, началась своеобразная стагнация. Я пригласила на запись Корнея, Петра Чернявского, барабанщика Стаса Опойченкова. И по совету Евгена Ступки, талантливого украинского продюсера, с которым мы работаем с 2000 года, мы полетели в Таиланд работать над сольным диском. Получился очень неплохой альбом.
Синдром отмены
— Вы сказали «несмотря на все, что происходит с группой». Что сейчас происходит с группой, травля отражается на музыкантах?
— Группа сказала, что «будет со мной до конца», причем не только музыканты, но и техник, администратор, звукорежиссер. Мы сейчас, конечно, в смысле финансов переживаем довольно мрачные времена. В общем и целом можно сказать, что нам перекрыли кислород. Но внутренняя атмосфера в коллективе здоровая. Те редкие концерты, которые мы играем за пределами России, получаются классными, молодыми и забойными.
— Расскажите, как происходит отмена концерта в вашем случае?
— Сценарий первый: вы владелец клуба, где заявлен наш концерт. К вам приходят и говорят: отменяйте, концерт мы провести не дадим (практикуются, например, многочасовые поиски несуществующей бомбы, ради которых прерывается концерт). Вы сообщаете это организаторам, те хватаются за голову и ищут еще какой-нибудь клуб, чтобы провести концерт там. Как правило, находят, но и в следующем клубе опять происходит нечто неординарное. Сценарий второй: вы директор муниципальной площадки. К вам приходят и говорят: у тебя в этот день ВНЕЗАПНО состоится городское мероприятие. Вы сообщаете об этом организаторам, те опять хватаются за голову… В некоторых городах организаторы наших концертов слышат: подождите немного, и весной сможете выступать у нас в городе. Интересно, а что же изменится?
От своих слов, что в Украине идет братоубийственная война, я не откажусь, как и от того, что музыкант должен призывать к миру и не бояться этого.
В городе Владимире было интересно: там даже какие-то люди специально ходили и собирали подписи за отмену нашего концерта. Я живо себе представляю, как я, вместо того чтобы смотреть с детьми вечером мультик про кота Леопольда, одеваюсь и иду по подъездам собирать подписи против концерта певицы, которую я к тому же явно никогда не слышала. Что за люди там этим занимались? Очень бы хотелось в глаза им посмотреть… лет этак через пять.
— А организаторы концертов не стали бояться иметь с вами дело?
— Нет, наоборот. Как правило, после каждой отмены они пытались найти альтернативную площадку. Надо понимать, что они «попали» даже более серьезно, чем «Ночные снайперы». Мы при отменившемся концерте остаемся в нуле, а организаторы уходят в минус: они арендуют зал, печатают афиши, платят нам предоплату. За все отмененные концерты мы, естественно, деньги организаторам возвратили, хотя находились «мудрые» советчики, убеждающие нас этого не делать. Сейчас идет борьба за концерт в Екатеринбурге. Энтузиасты бьются, чтобы провести его в клубе. Спасибо им за это.
Русский рок и в чем он заключается
— Как вы реагируете на все эти изменения среды вокруг вас?
— Внутренне я абсолютно спокойна. Я прекрасно понимаю, что меня подставили украинские и российские СМИ, исказив мои слова, сказанные в Киеве, приписав мне то, что чего я не говорила. А я в ответ не стала бегать, умолять и требовать опровержений. Просто покрутила пальцем у виска и стала жить дальше.
— Рок-музыканту в России всегда исторически приписывали статус «больше-чем-поэта», борца, трибуна — или, наоборот, жертвы. В то время как у вас, после того как вы стали на заре 2000-х большими звездами, началась нормальная жизнь, с концертами, корпоративами. У вас нет ощущения, что жизнь теперь сама подталкивает вас к статусу «борцов», как ленинградских рокеров в 80-е?
— Я не согласна с тезисом, что у «Снайперов» с начала 2000-х была нормальная, размеренная жизнь. Да мы многого достигли, но все эти годы жили настоящей, полноценной жизнью классного рок-коллектива. Как только жизнь превращалась в фабричную рутину, далекую от творчества, с обсуждениями тачек, квартир и меню в кабаках, я с людьми прощалась; в моем послужном списке к нынешнему моменту таких потерь много. Сейчас группа дышит полноценно и играет клевую прогрессивную музыку, а я как пела о любви, так и продолжаю о ней писать и петь. В этом нет ни трибуны, ни жертвы.
Но с самим рок-н-роллом в нашей стране происходит нечто странное. Или не странное, а, наоборот, та самая «нормальная фабричная рутина», которую я вытравляю из своего коллектива и которая мне претит. Никакого «обратного» процесса, никакого движения назад в подвалы не будет, конечно. Зачем же, «у нас же и так все хорошо».
— А что, по-вашему, происходит с русским роком сейчас?
— Ну он живет по другим законам — и это не законы, скажем, 80-х годов. Условно говоря, русский рок попал в ситуацию, когда его представителю становится реально важно, в каких часах он выходит на сцену. Наверное, это нормально, в этом нет ничего зазорного. Просто надо выбирать — либо часы, либо гитара.
— В конце 80-х был такой инцидент: Константин Кинчев во время концерта своей группы «Алиса» якобы основательно проехался по отдельным представителям милиции, вроде бы не пропустившим к нему за кулисы жену. Кинчева за все слова, которые он сказал со сцены, посадили в СИЗО. Весь Ленинградский рок-клуб в ответ встал на уши: игрались концерты в его поддержку, собирались подписи под письмами в инстанции. Как по-вашему, почему в отношении вас рок-сообщество не продемонстрировало никаких жестов солидарности, когда стали отменять ваши концерты?
— Почему, я очень оценила жест солидарности со стороны Веры Полозковой, когда отменили мое выступление на фестивале «Букмаркет» (я должна была там читать стихи из своего сборника «Сталкер»): она тоже отменила свое выступление.
— Но это был единственный такой жест.
— Послушайте, ну каждый в своем праве: если не видишь повода защитить, значит, ты защищать не хочешь. Или ты раздумываешь, взвешиваешь за и против. Или боишься. У каждого своя жизнь, свои резоны.
Я за эту осень потеряла людей, которые были рядом со мной более десяти лет. Но у меня по этому поводу нет никакой грусти. Так на самом деле отваливается балласт, который ты носил с собой и, быть может, даже не замечал. Ты взрослел, зорко старался не встраиваться в «нормальную жизнь», был в этом смысле начеку, но все равно неизбежно встроился — а весь этот балласт, более или менее, был всегда с тобой. И вот начинает что-то в твоей жизни происходить серьезное, и этот балласт начинает пластами отваливаться. Вокруг меня в результате образовался очень узкий и очень правильный круг людей, в общении с которыми никогда не возникнет ощущение, что снова потерял вечер.
— Кто это?
— Это родители, семья и человек пять друзей. И дети, конечно: они занимают все мое свободное время, когда я не играю.
— Расскажите, а что происходит с публикой? Она не редеет, не отшатывается от вас?
— Нет. Знаете, я ведь готовилась… как-то себя особенно вести в связи со случившимся со мной. Решила, что если мне зрители будут задавать вопрос, мол, почему ты поддержала нелегитимную власть в Украине, то буду отвечать: «А с чего вы это взяли?» — и объяснять, что на самом деле случилось. Ведь на самом деле, не отменив запланированный концерт, я просто сказала украинскому народу, что мы, русские рок-музыканты, — миротворцы, мы не хотим этой ужасной конфронтации, и в меру своих сил хотела поддержать простых украинцев, страдающих от фашизма в своей стране.
Но до сих пор мне, подчеркну, ни разу не приходилось оправдываться перед публикой. Ни один из зрителей меня ничего подобного даже не спрашивал. И это при том, что людям лили в уши откровенную чушь обо мне: что у меня американский муж, что я завербована, что я подруга хунты.
Между подворотней и телевизором
— Сейчас часто говорят, что популярным искусством, прямо говорящим о современности, вместо рока стал хип-хоп. У вас нет такого ощущения?
— Говоря о современном искусстве, очень важно, чтобы выходящее из твоих рук было одновременно и вечным, и актуальным. Иначе ты уже завтра будешь звучать как вчерашняя газета. Русские хип-хоп-артисты мне страшно импонируют своей борзостью и какой-то первородной подлинностью, ровно в той мере, какая заложена в природе этого жанра. «Музыка подворотен», понятно, мне гораздо ближе, чем глянцевая эстрада.
— То есть для вас рок и хип-хоп по одну сторону, а эстрада и попса — по другую?
— Нет. Просто есть телевизор и есть люди, которые хотят туда попасть. И сами не понимают, в какой момент они становятся дровами в его топке. Или понимают — обуглятся немного, вылезут подышать — и снова, гореть, гореть. И сгорают. И линия разделения проходит по тем, кто к этому стремится, и тем, кто действует по-другому. В любом из вышеприведенных жанров.
— А кого слушаете лично вы? У вас есть артист, которого вы слушаете постоянно?
— Сейчас слушаю группу «Роллинг Стоунз».
— Она как-то влияет на русскую музыку, как по-вашему?
— Нет. Наша музыка снова остановилась в своем собственном развитии. Мне кажется, какое-то время назад был момент, когда отечественное искусство — и музыка, и кино — стало нащупывать какой-то свой путь и идти вперед. Мы можем слушать новый сольный альбом Тома Йорка или альбомы группы Radiohead, но все, что получается после этого, в лучшем случае копирование либо вариации на тему. Это, замечу, лучшие отечественные образцы. Их немного. А остальные по-прежнему тренькают, но уже на дорогом «Гибсоне», и огребают от молодых пацанов уничижительное «ну, дядя, это лохматый русский рок». Самобытности же нет в принципе.
— В отличие от рок-н-ролла поэзия сейчас переживает настоящий расцвет в России. На поэтические концерты собираются тысячи человек, а сама поэзия ищет и находит новые формы самопрезентации. Вы пишете и выпускаете стихи — никогда не думали о себе как о поэте, а не музыканте?
— Думаю, иначе я не выпустила бы два тома своих текстов — «Спринтер» со стихотворениями и прозой и «Сталкер» с текстами песен. Я их стала читать со сцены где-то года полтора назад — сначала в летнем «Пионере», потом в «Музеоне». С большой опаской шла туда, потому что привыкла реализовывать себя в музыке. Но я почитала и прокайфовала от этого. Поэтому стала читать еще и еще. Сейчас полечу в Англию в Кембридж, Оксфорд, к университетской молодежи. Буду там читать стихи на двух языках. Книгу перевели на английский.
— Поэту в нынешних условиях легче жить, чем музыканту? Власть меньше его боится?
— Не думаю, что власть кого-то боится. (Улыбается.) Сложно сказать, кому живется легче. Знаете, когда меня выкинули с фестиваля «Букмаркет», я впервые расстроилась. Все эти отмены и переносы концертов воспринимала стоически, а вот здесь расстроилась по-настоящему. Потому что, когда тебе даже стихи запрещают читать, значит, происходит что-то совсем нехорошее. Давайте еще запретим разговаривать друг с другом.
— Не так давно вышел телефильм «Майские ленты» с музыкой Ромы Зверя Билыка — и то и другое на очень высоком уровне. Если не поэтом, то кино- или театральным композитором вы себя никогда не видели?
— О, я бы записала саундтрек! Мне кажется, я уже созрела для этого.
— С кем бы вы в идеале хотели бы поработать?
— С Триером бы с удовольствием поработала. (Смеется.) В театре — с Иваном Вырыпаевым. Но своих прожектов очень много, они не дают возможности посмотреть налево-направо. Вот сейчас начали собирать одиннадцатый номерной «снайперский» альбом. Мне бы, может быть, остановиться, выдохнуть, сказать себе, мол, поработай для театра, для кино — но, как только напишу песню, уже на следующий день чувствую, что ничего не сделала и надо играть свою музыку дальше.
Корреспондент — Алексей Крижевский
18.11.2014
