2017 07 Журнал Belavia OnAir: «Не бывает так, чтобы ты улыбался, а жизнь тебя пинала»
Лидер группы «Ночные снайперы» Диана Арбенина родилась в белорусском Воложине. Ее детство прошло в Борисове, в первый класс она пошла на Чукотке, последний школьный звонок для нее прозвенел на Колыме, а в вуз Диана поступила в Магадане. Группу «Ночные снайперы» вместе со Светланой Сургановой Арбенина основала в Санкт-Петербурге, в который влюбилась третьекурсницей во время первой поездки туда на каникулах. Сегодня Диана живет в своем доме под Москвой с двумя детьми. О сложной географии, корнях и чувстве родины OnAir поговорил с Дианой Арбениной во время ее приезда в Беларусь.
Тот факт, что 8 июля 1974 года вы появились на свет в белорусском Воложине, что-то значит для вас?
Конечно! Это странно и сложно объяснить, но когда я еду на машине и пересекаю границу, то сразу чувствую, что начинается Беларусь. И дело даже не в хорошем асфальтном покрытии: я просто вдруг точно понимаю, что я отсюда, что это моя земля. Может, поэтому мне в Беларуси всегда «мягко» — здесь я попадаю в какое-то состояние абсолютной расслабленности, притом что график в Беларуси у меня всегда довольно напряженный из-за большого количества родственников. Вообще-то, я не очень компанейский человек: у меня либо концерты, либо я дома с детьми — на большее меня уже почти не хватает. Но инициатор встреч с родными в Беларуси почти всегда я сама.
Что помнится из детства? Я хорошо помню Воложин, дом, что мы делили с другой семьей… Помню, как вылезала в окно, когда мне нельзя было выходить гулять. Я была бойкая всегда! Умная, но еще и такая «Эххх!». (Смеется.) Потом мы с семьей переехали в Борисов, где жили в бабушкином доме. Когда бабушка умерла, некоторые мои странные родственники почему-то решили, что родовое гнездо нам не нужно, и порушили всё к чертовой матери. Остались только воспоминания. Старый город Борисова, Саперный переулок, река Сха, на которую ходил автобус «четверка»… До сих пор, приезжая в Борисов, я сразу вспоминаю: «О! Тут ведь рынок! Мы сюда ходили за продуктами. А тут кинотеатр». Всё такое маленькое, низенькое, а в детстве казалось огромным… Моя борисовская бабушка, кстати, очень классно говорила на белорусском языке. У меня в репертуаре есть белорусская народная песня «Засiялi зоркi, заспявалi пеўнi», которую я услышала когда-то в пионерском лагере, и так она мне запала! Папа ругает меня, говорит, что я по-белорусски пою на русском языке. (Смеется.) Но мне кажется, лучше говорить и петь хоть как-то, чем вообще не знать языка и стесняться своих корней.
Ваш отец — Сергей Кулаченко — детально восстанавливает генеалогическое дерево вашей семьи. Вы ведь принадлежите к старинному дворянскому роду Бонч-Чоловских…
Да, папа фанатично предан семейным историям. Весь минувший год он посвятил тому, что приводил в порядок могилы предков. Он очень трепетно относится к прошлому, и я надеюсь, что и я с годами стану уделять этому больше времени. Но уже сейчас я точно могу сказать, что еще лет 10 назад меня так сильно не «забирало», когда я приезжала в Минск. А сейчас я понимаю, что приезжаю домой. Самое плохое, что сделал большевизм с нашей страной, — это вырезал у людей память. О том, кто мы, откуда пришли, кем были наши предки. Но кровь не дает забыть. Я вот, к примеру, очень хорошо знаю двор, простых таких ребят, но породу из меня не вырежешь ничем.
Что для вас сегодня «дом»?
То место, где живут мои дети. У меня самой нет необходимости иметь такое место, где я могу сесть, уединиться и писать новую песню. Я веду кочевой образ жизни и могу писать песни в процессе. Более того, я научилась обживать любое пространство: гостиничный номер, вот эту гримерку… В отеле я захожу в номер, и уже через 15 минут можно подумать, что человек здесь живет давным-давно. Мне пришлось научиться повсюду быть дома. И при этом я очень быстро умею собраться и уехать.
Когда в 19 лет вы сообщили маме, что уезжаете жить в Питер…
Она восприняла это как предательство.
… у вас тогда был план?
Нет! Я просто влюбилась в Питер. Помню, как моя нога ступила на перрон Финляндского вокзала — и всё… Мама долго не принимала мое решение. Но и я сейчас, имея детей, тоже бы не приняла. Я понимаю теперь, как это страшно — отпускать ребенка из Магадана в Петербург — это ж через всю страну лететь! Я пыталась маму убеждать, а когда не получилось, просто уехала. Когда сегодня я думаю о том, что скоро и мне придется отпускать из гнезда своих детей — у меня реально сердце сжимается. Мне страшно становится до тошноты. А как Тёма будет обедать? А вдруг Марте будет больно? А отпускать придется скоро. Я вот сегодня маме своей говорю: «Помнишь, они ведь недавно родились! А сейчас у них уже обувь 35-го размера…»
При этом вы сами очень рано стали самостоятельной.
Да. В три года родители научили меня читать, и всё: мне больше никто не был нужен. Я с четырех лет оставалась одна дома, пока родители были на работе: читала, играла, сама еду разогревала. Я сейчас смотрю на своих детей: им уже по семь, а дочь Марта научилась кашу варить только месяц назад. И то, потому что провинилась — в 9 утра в субботу я ее застукала с коробкой шоколадных конфет, и с тех пор она каждое утро готовит себе правильный завтрак. Мне самостоятельность и домашние обязанности всегда очень нравились. Я ни в ком не нуждалась. Может, поэтому, мне всю жизнь так хорошо наедине с собой. А вот мой сын Тёма едет в машине и говорит скучающе: «Мама, чем мне заняться?» — «Как чем? Посмотри в окно, подумай о чем-нибудь».
Вы берете детей с собой на гастроли?
Беру, если каникулы в школе. Очень уж разделилась наша жизнь после их похода в школу на взрослую и детскую. Другое дело, что я уже успела их повозить с собой. Мы облетели всю Россию, в прошлом году я брала Марту с собой в Америку, а Тёму — в европейскую часть тура. По одному, потому что вдвоем это невозможно. (Смеется.)
Что бы вы хотели, чтобы дети унаследовали от вас?
Доброту. Несмотря на то, что мне тяжело жить с этим, я хочу, чтобы у них была душевная тонкость. Потому что этим мы и отличаемся от животных, что у нас душа есть и она плачет. Я бы хотела, чтобы они смотрели фильмы и плакали, чтобы читали книги и им это нравилось. Чтобы умели делиться, щедрыми были. Образование приложится, а вот душу надо воспитывать в первую очередь. И вот эта чуткость позволит им относиться к миру, так же как мир относится к ним. Я в это свято верю. Не бывает так, чтобы ты улыбался, а жизнь тебя пинала. Если бывает, значит, ты что-то делаешь неверно. Я миру и людям очень доверяю. И еще детей надо окружать любовью. Такой громадной любовью, чтобы они каждый миг чувствовали, что этот защитный кокон внутри них и он — навсегда. Тогда они будут добрее, будут уметь дружить.
Ваши школьные годы прошли на Крайнем Севере. Что в вас осталось навсегда от жизни в этой части России?
Щедрость. И, конечно же, хорда — прямая спина в любых ситуациях. Авантюризм. И пресловутая русская тоска, русская ностальгия, беспредел — если мы влюбляемся, то наотмашь и до конца, если пьем — то до дна. Я всё это видела там и вобрала в себя. На Колыме были такие душевные люди! На Колыме и на Дальнем Востоке я всегда как дома. Мне нравится даже климат, ведь всё мое детство прошло в обнимку с северной природой, тундрой, тайгой, 60-градусными морозами и пургой. Конечно, это всё ностальгия без попыток возвращения. Я такой человек, что никогда никуда не возвращаюсь.
Даже в Питер вам не хотелось бы когда-нибудь вернуться жить?
Я прекрасно понимаю, что сейчас мне это возвращение не светит. Хотя я до сих пор люблю этот город до слез. Это один из тех случаев, когда ты любишь кого-то, но жить с ним не можешь в силу причин. Питер — город очень расслабляющий, а мне, после того как родились двое детей, нужно твердо стоять ногами на земле. В Питере это делать очень сложно. Там хорошо влюбляться, умирать, писать песни…
Как вам дался переезд в Москву?
Помню, что всякий раз, покупая билет до Москвы, я искала причины, чтобы не уезжать. Однажды мы с моим другом даже съели наши билеты на поезд. (Смеется.) Я бы, может быть, так навсегда и осталась бы в Питере, но вдруг всё совпало: по работе мне приходилось всё чаще и дольше оставаться в Москве, и при этом я понимала, что в Питер могу приехать в любой момент. Потом я рассталась с человеком, которого любила. А потом фанаты подарили мне сенбернара! И я купила в Москве дом. Казалось бы, последовательность нелогичная. Но где мне было растить эту 100-килограммовую тушу? В квартире? Или отдать в приют? Я не хочу карму себе портить такими поступками. Поэтому я взяла в ипотеку дом, а потом родились дети, и всё…
Для вас, человека с такой широкой географией в биографии, путешествия — это бонус профессии или вынужденная необходимость?
Вы имеете в виду гастроли? Так это не путешествия, а перемещения с места на место. Одно дело, когда едешь в путешествие, совсем другое — в концертный тур. Если я понимаю, что я хочу побыть в Беларуси и это должен быть «выдох», то поездка ни в коем случае не должна быть совмещена с концертом. Даже если в Париж, но на работу — никакого «выдоха»! Я живу концертом с самого утра, поэтому я могу, конечно, сходить на Елисейские поля, но не получу сатисфакции, потому что половина моего мозга уже работает на предстоящий вечерний концерт. Я вот недавно подумала: как бы ни было тяжелой порой (ведь разные часовые пояса, долгие перелеты — это непросто), переезды — это то, что сохраняет нашу молодость. Оседлый образ жизни коварен тем, что ты в нем незаметно пускаешь корни и в какой-то момент становишься неподъемным. Ты стареешь. А если ты постоянно в движении, тебя медленнее забирает старость.
Кем вы себя ощущаете: космополитом? Советским человеком? Русской?
Советским человеком вряд ли. Да, родом я из СССР, и пионеркой еще успела побывать, но вот в комсомол меня уже не приняли. Меня «заломало» учить ордена наизусть, да и комсомол, на мое счастье, вообще скоро закончился. Русской? Да. Я настолько люблю русский язык, что, где бы я ни находилась — в Бразилии, Париже или Минске, — я чувствую свою к нему сопричастность. Мне нравится писать песни на русском. Мне нравится его сложность, и я вообще не представляю, как иностранцы этот язык учат, хотя по диплому я как раз преподаватель русского для иностранцев. И, безусловно, я — космополит. Но такой, который любит свою страну. В чём эта любовь выражается? Если говорить от начала до конца, от малого до великого, то моя любовь к родине начинается с того, что я не бросаю фантики на пол, не гублю природу, в которой живу. И заканчивается тем, что я живу в России и говорю на чистом русском языке. Ведь что такое патриотизм? Это не бегать с флагом — я вас умоляю! Вы бы на Байкал, ребята, съездили!..
У вас есть ощущение, что вы идете по своему пути?
Да.
А были ли когда-то сомнения в этом? Были. И до рождения детей — очень большие. Я прежде всегда очень робела, стеснялась, когда приносила песню в коллектив, и пела так зажато, чтобы люди не все слова расслышали и поняли. Мне отчего-то было неловко. Но я просто не могла не петь. И я следовала этому вопреки всем своим страхам, неуверенности, вопреки маминому негодованию и ее боли — вопреки всему этому я пела песни. Они не приносили мне денег, но почему-то бог меня вел дальше. Препятствия не есть показатель того, что ты не туда свернул? Если тебе долгое время очень сильно везет — это аванс, за который потом ты должен будешь ответить. Везти всё время не будет никому никогда. Бог всё равно любит тех, кто трудится. Если ты уж совсем бьешься не в свои ворота, то в какой-то момент это становится очевидно. Я, например, очень много вижу людей на сцене, которые вообще не артисты. Сцена — это самопожертвование. Я работаю Дианой Арбениной 24 часа в сутки. Преодолеваю себя и свою лень — и это тоже работа. И через это преодоление чувствую кайф. Наверное, я счастливчик. Я занимаюсь свои делом и буду заниматься им, пока есть силы. Я знаю свое предназначение, я в нем теперь убеждена и понимаю, что уже ничего не изменить.
07.2017
