2018 10 31 Интервью онлайн-проекту #потомучтолюди

Как началась ваша благотворительная деятельность?

У меня есть подруга Чулпан Хаматова, которая в свое время вместе с Диной Корзун сделала очень классный фонд «Подари жизнь», и она просто пригласила меня спеть песню «Южный полюс». И я это сделала. Это вообще, кстати, очень здоровская история, потому что я это сделала и не ожидала, что это будет иметь такие последствия: этот эфир, эту песню услышала маленькая девочка Соня Пятница, которая болела, причем очень тяжело болела, ей было на тот момент два или три года. Эта кроха, она просто выучила весь текст сама, а там три очень больших куплета, ведь я как-то не думала о том, что ее будут петь дети, когда писала. И она все это выучила и вышла на сцену Театра Табакова, Олега Табакова, МХАТа, и на мой день рождения ее исполнила. Она ее исполнила так, что каждый, кто сидел в зале, подавился своим сердцем, потому что это было очень просто, совершенно не пафосно и очень мощно; потому что люди увидели, как вот это маленькое существо хочет жить. Она стояла в маске, она просто ее чуть-чуть сдвинула вниз, в таком, знаете, трогательном белом, абсолютно несуразном платье, которое было больше, чем Соня, на, по-моему, двадцать четыре размера, потому что она практически не росла. Но она нас всех сделала в этот вечер, потому что мы поняли — и я поняла, и все поняли — что мы с нашими проблемами… наши проблемы ничего не стоят в сравнении с тем, как этот человек хочет жить, и как он в своем возрасте, в эти маленькие три года это понимает. И она вылечилась. В какой-то момент у нее опять организм дал сбой, они мне звонят и говорят: ну приходи в больницу, Соня отказывается есть. А когда эти детки отказываются есть, это очень плохо, это значит, что они жить уже не хотят, то есть организм перестает бороться. Я пришла к ней в больницу и говорю: «Слушай, я что-то не понимаю, ты вообще хочешь прийти на концерт и спеть другую песню, песню «Асфальт» хочешь спеть?». Она лежит, повернутая лицом к стене, не реагирует ни на что. Я говорю: «Я что-то не понимаю, один раз вот вышла и одну песню всего лишь спели? Это же вообще очень мало». Говорю: «Я на тебя не давлю, ты подумай, но я надеюсь, что ты придешь и будешь петь у меня в концерте еще раз». Все, и я ушла. Она повернулась и сказала: «Я хочу котлету».

Yes, понимаете! Вот это я считаю совершенно конкретным поступком — не своим, а ее. И после этого как можно не помогать этим людям? Людям (неважно, кто это — дети, взрослые), которым просто очень сильно не повезло. Просто мне повезло, тьфу-тьфу-тьфу, я не больна пока ничем, а им не повезло, они… так вышло, что не дал бог здоровья. И как-то вот одно за другим, и я откликаюсь на это все, и мне нравится. Потом был, конечно, Костя Хабенский с театром, где я играла Багиру. Это совершенно отдельная история, но деньги там тоже шли совершенно конкретным детям. То есть для меня благотворительность — это не безликая безадресная доброта, помощь должна быть адресная, так же, как и любовь: нельзя любить весь мир — полюби одного человека.

Как вы находите время на благотворительные акции?

Если ты не думаешь, что это что-то такое сверхъестественное, и не думаешь, что ты такой весь из себя герой, время находится само, ничего делать для этого не надо. Тебе звонит человек и говорит: «ребенку плохо» — ты собираешься и едешь. Это что, так сложно? Мне кажется, нет.

Вы поддерживаете много благотворительных инициатив. Расскажите о самых важных для вас.

Мне кажется, что в данном случае нужно быть там, где ты больше всего нужен. И если мне Костя [Хабенский] звонит и говорит, сыграешь спектакль, условно в Хабаровске, и я понимаю, что у меня в этот день нет концерта — потому что есть моя основная деятельность, я ее, конечно, никогда не брошу, и тут акценты уже расставлены — если у меня это свободный день, то я, конечно, прилечу.

10, 20, 30 рублей — может кому-то помочь такое пожертвование?

Конечно, вместе же мы сила. Сами подумайте: вот нас здесь сколько? Это будет намного больше денег, и от каждого из нас, мне кажется, не убудет. Самое главное — верить в то, что эти деньги придут именно конкретно человеку. У нас и так страна, я бы сказала, небогатая. Небогатый средний слой, и вообще люди в общей своей массе небогатые. Поэтому, конечно, им нужно быть уверенными в том, что их кровные деньги, такие же кровные, как мои, как ваши, что они не пойдут какому-то дяде в карман, и он потом не слетает в Майями, понимаете? Поэтому у нас люди и недоверчивы. Но в данном случае есть очень хороший способ — это личность. И я всегда доверяю именно тому человеку, который меня зовет, либо не доверяю. Если не доверяю, то меня там нет. Если доверяю — Косте [Хабенскому], я вижу его глаза, я знаю, что он настолько бескорыстен, настолько альтруистичен в своих порывах и так любит театр, и так любит этих детей, которые приходят к нему, что, ну конечно, мне все становится прозрачно и понятно.

Что для вас значило участие в эстафете параолимпийского огня?

Понимаете, у меня все состоит из деталей, я человек не очень пафосный, я помню, что нам с Туттой Ларсен было очень холодно.

Но в какой-то момент, на каком-то отрезке пути меня вдруг охватило такое ликование, я поняла, что это такая, знаете, с одной стороны, безыскусная, а с другой стороны, — очень глубокая идея, такая же идея, как рождение вообще. Потому что жизнь, она зарождается именно в тепле, тепло — это синоним огня, как раз-таки от огня она и зарождается. Ну, это же здорово.

Эмоционально тяжело общаться с инвалидами?

Вы знаете, когда ты видишь людей, у которых нет ног, которые еле дышат, когда ты видишь таких людей, ты видишь их лица — а лица у них здоровее, чем некоторые лица здоровых людей. Я странно сейчас говорю, но, мне кажется, достаточно понятно, может, жестковато. Просто эти люди прекрасно понимают, чего они хотят в этой жизни, в отличие от тех, кто здоровый и ходит на своих ногах все свои сто пятьдесят тысяч лет — непонятно, правда, зачем. Этим людям уже понятно, что с ними должно происходить, они держатся и борются за эту жизнь. И когда я с ними общаюсь, я себя чувствую такой наполненной и абсолютно естественной, у меня нет вот этой вот глупой жалости, я понимаю, что им чертовски не повезло: ну, так распорядилась судьба, понимаете, тут никто не вправе кого-то обвинить. Когда общаешься с этими людьми, ты понимаешь, насколько они более духовны, чем даже ты сам. У нас есть девочка, наша фанатка Лера Карпухина — потрясающая девочка, умница, такая выразительная, такая умная, цепкая, очень талантливая, вот она с ограниченными возможностями. Она приходит на каждый концерт, точнее, ее приводят на каждый концерт, она с нами уже двадцать лет. Я вот на нее смотрю и думаю, господи, откуда столько сил, почему у меня нет столько сил? Ну, бог все-таки дает, мне кажется, если со здоровьем как-то не особо, он дает душевных сил и умственных способностей. Другое дело, что наша страна не особенно в этом пока еще развита, потому что у нас все это набирает обороты. То есть мы начинаем заботиться о людях, которым, опять же повторяю, не так повезло, как нам, только сейчас. У нас же не было это развито вообще в Советском Союзе. Вы видели, чтобы, например, в аэропорты привозили людей на колясках и так далее? Это было совершенно не принято. Если ты инвалид — ты сидишь дома, у нас был такой принцип. А сейчас почему-то люди имеют возможность выйти, а самое главное, что это не так сложно.

Каким благотворительным фондам доверяете лично вы?

На сегодняшний день я могу назвать три фонда, в работе которых я принимала участие: это фонд Кости Хабенского, это фонд Чулпан Хаматовой и, конечно, наши звери — Всемирный фонд дикой природы.

31.10.2018